приведенное ранее тавтологическое определение Ицхака Мошковича типичное и далеко не единичное тому подтверждение. Объявив себя воителями за еврейское достоинство, они не имеют представления о предмете тяжбы и в их понимании еврей значится не как знание, а как звание , как заслуга и, наконец, как собственность и профессия (так называемые профессиональные евреи). Это о них А.-Б. Иошуа сказал: «И чтоб никто слова плохого об Израиле не смел сказать, ибо критика Израиля — это антисемитизм» (в журнале «22», 1982г. , No27); это для них еврейская национальная непогрешимость есть примат веры; это у них наличествует инвариантность собственных лишений. В этом нет ничего удивительного либо противоестественного: просто галутный еврей суть категория духовная, какая, равно как его кентаврообразная природа, не доступна для знания рационально образованных аналитиков, фактолюбцев, «историков широкого профиля». Все попытки получить дефиницию «еврея» как такового оканчивались неизменным крахом и по единственной причине: духовная проблема здесь ставилась и решалась посредством рациональных средств и во имя рациональных целей. Таковым является галахическое определение «еврея», содержащееся в Талмуде, где универсальной формулой, только коллективистской характеристикой, приложенной извне, охватываются все еврейские души, и типовым мерилом, — одного для всех , - выступает национальность в сугубо профессиональном виде. Поэтому немало аналитиков видят в Талмуде идеологию законченного национализма (Н. А. Бердяев говорит о «расизме»), а галахический портрет еврея, являющийся, по самой своей сути, однобоким показателем догалутного еврея, приводит на практике к реальному разложению — гиюру , раввинатской операции приобщения к еврейству, ставшей средством наживы и коррупции клерикального духовенства.
Итак, развитие , а не только сохранение , еврейского духа в условиях рассеяния, приведшее в России к появлению качественно нового образа мирового еврейства — русского еврейства, стало причиной того, что в нашем рациональном мире нельзя найти рационально понятные, только общепризнанные, объяснения, определения либо формулы для предмета «еврей». Солженицын, бесконечно далекий от подобной премудрости, тем не менее, одной репликой сумел отметить характерную черту: "Уникальность еврейского народа несомненна, все ее видят " (2002], ч. II. с. 19; выделено мною — Г. Г. ). Еврея рационально можно только видеть , только подвести под эмпирический закон наблюдаемости, но его понятийное содержание может быть раскрыто через откровение , а познавательный смысл обнаруживается у каждого аналитика во вдохновенных озарениях, какие похожи с рациональной стороны на отвлеченное, беспочвенное воображение. Особенность этого творчества в том, что оно истинно и достоверно только для индивидуального автора, и в такой форме принимается на общеаналитическом уровне; для академического рационализма подобная ситуация обращается в абсурд, ибо означает, что конечный предмет обладает множеством оценок и все они истинны. На примере предмета «еврей» возможно выявить еще одну особенность вдохновенного творения: оно доступно отнюдь не каждой мыслящей персоне, а только лицам с избранным интеллектом. С подобным избранным воображением относительно «еврея» выступили А. Оз: «Еврей — это тот, кто соглашается быть евреем»; З. Жаботинский: «Евреем считается тот, кто считает себя евреем»; Эд. Норден: "Еврей « это тот человек, которого другие считают евреем». Отличие между вдохновенно-воображаемым пониманием «еврея» и его выведением в рациональных соображениях зрится воочию на поверхности: это духовный фактор индивидуальности и такая точка зрения находит одобрение у Солженицына: «Вот такой подход мне кажется наиболее верным: принадлежность к народу определяется по духу и сознанию. Считаю так и я». Особенно существенным с позиций последующих размышлений кажется ссылка Солженицына на слова Н. А. Бердяева, которыми он подкрепляет свое суждение: «Поистине нация не поддается никаким рациональным определениям… Бытие нации не определяется и не исчерпывается ни расой, ни языком, ни религией, ни территорией, ни государственным суверенитетом, хотя все эти признаки более или менее существенны для национального бытия. Наиболее правы те, которые определяют нацию как единство исторической судьбы… Но единство исторической судьбы и есть иррациональная тайна… Еврейский народ глубоко чувствует это таинственное единство исторической судьбы» (2000, ч. II, с, 11).
И здесь, уже в который раз, Солженицын, не знаемо для самого себя, проходит по зоне спородненности между русским еврейством и русской идеей, между русским погружением в еврейское и еврейским отправлением в русском, между русским философом Николаем Бердяевым и еврейским националистом Зеевом Жаботинским. Благодаря Солженицыну бердяевское определение «единство исторической судьбы» стало общим для русских и евреев в России, а суть этого определения, со специфически бердяевским небесно-историческим смыслом, онтологически проявилось через еврейскую духовность. Еврейская духовность как опосредованная данность не входит в круг постижения ни Николая Бердяева, ни Александра Солженицына, но она заявила о себе в связи с особыми качествами русского еврейства, ноуменально генерированными бердяевско-солженицынскими изысками, которые в своем опосредованном виде принимают форму проникновения русской идеи в русское еврейство. Это заявление о себе еврейской духовности было парадоксальным;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195