Я слушал их всю ночь и следующий день, а потом наступил Фестиваль Мертвых.
По новым законам клана Тоган был установлен комендантский час, но фестиваль праздновался по старым традициям, поэтому запрет появляться на улице сдвинули до полуночи. Когда стемнело, мы вышли из гостиницы и присоединились к толпам людей, направлявшихся сначала в храмы, а затем к реке. Зажглись фонари, осветив подходы к часовням; на надгробные плиты поставили свечи. Мерцавший свет отбрасывал причудливые тени. Толпа двигалась размеренно и молча, будто вместо них шли сами мертвые, восставшие из-под земли. Там было легко потеряться, ускользнуть из виду наших бдительных охранников.
Ночь выдалась теплой и безветренной. Я пошел с Шигеру на берег реки, по которой мы пустили свечи на хрупких лодочках с приношениями богам. Звонили колокола храма, вдоль медленной коричневой реки разливалось пение. Мы следили, как удаляются наши огоньки, и надеялись, что мертвые обретут покой и перестанут тревожить сердца живых.
Однако сердце мое не могло утихомириться. Я думал о матери, о приемном отце, о сестрах, о моем давно погибшем отце, о жителях Мино. Господин Шигеру наверняка вспоминал отца, брата. Казалось, их души не покинут нас, пока не будут отомщены. Кругом люди опускали на воду свои лодочки, плача или рыдая. Я исполнился печали оттого, что мир сотворен таким, какой он есть, а не иначе. В голове всплывали обрывки учения Потаенных. Жаль, что мертвы все, кто передал мне его.
Огни свеч горели долго, постепенно уменьшаясь до светлячков, до искорок и до едва уловимого мерцания, которое обычно появляется перед глазами, если слишком долго смотреть на костер. Полная луна оттеняла небо оранжевым цветом позднего лета. Я не хотел возвращаться в гостиницу, в душную комнату, где придется крутиться всю ночь с бока на бок, слушая, как умирают на стене замка Потаенные.
Вдоль берега зажгли костры, люди начали исполнять танец, которым как приветствуют мертвых, так и провожают их в дорогу, а также утешают живых. Били барабаны, играла музыка. Это подняло мне настроение, и я встал на ноги понаблюдать за танцующими.
В тени ив я увидел Каэдэ. Она стояла с госпожой Маруямой, Саши и Шизукой. Шигеру поднялся и прогулочным шагом направился к ним. Госпожа Маруяма двинулась ему навстречу, и они довольно холодно поздоровались, обменялись соболезнованиями по умершим и стали обсуждать наше отправление. Затем повернулись, что выглядело до безупречности естественно, чтобы бок о бок смотреть на танец. Я почувствовал едва уловимую тоску в их голосах, в их позах, и испугался за них. Я знал, что они умеют притворяться – оба делали это так много лет, – но теперь Маруяма и Шигеру были на пороге отчаяния, и я боялся, что они забудут об осторожности, еще не сделав последнего хода.
Каэдэ сидела на берегу одна, вдали от Шизуки. Словно сам того не желая, я приблизился к ней: меня как будто подняли духи и опустили рядом. Мне удалось поприветствовать ее вежливо, но робко: если меня заметит Абэ, он не должен решить, что я страдаю от юношеского увлечения невестой Шигеру. Я сказал что-то о жаре, но Каэдэ дрожала так, словно сильно замерзла. Некоторое время мы стояли молча, затем она тихо спросила:
– Кого вы оплакиваете, господин Такео?
– Мать, отца. – После паузы я добавил: – Так много людей погибло.
– Моя мать умирает, – сказала она. – Я надеялась успеть повидать ее, но мы так сильно задержались в пути, что, боюсь, будет слишком поздно. Мне было семь, когда меня отослали в заложницы. Сестер и мать я не видела уже больше, чем полжизни.
– А отца?
– Он тоже мне чужой.
– Он приедет на вашу…
К собственному удивлению, у меня пересохло горло, и я не смог произнести нужное слово.
– На мою свадьбу? – с горечью спросила Каэдэ. – Нет, его там не будет.
Ее глаза застыли на полной огней реке. Потом девушка стала смотреть, не замечая меня, на танцующих, на следящую за их движениями толпу.
– Они любят друг друга, – заговорила Каэдэ словно сама с собой. – Поэтому она меня и ненавидит.
Я знал, что не должен стоять рядом с ней, не должен вести эту беседу, но не мог отойти ни на шаг. Я пытался выглядеть воспитанным, деликатным, неуверенным.
– Браки заключаются из чувства долга и ради союза. Но это не значит, что они должны быть несчастными. Господин Отори – хороший человек.
– Я уже устала это слышать. Сама знаю, что он хороший человек. Я всего лишь хотела сказать, что он никогда не будет любить меня. – Ее взгляд не сходил с моего лица. – Понимаю, – продолжила девушка, – любовь создана не для нашего сословия.
Теперь я задрожал. Подняв голову, посмотрел ей прямо в глаза.
– Почему же я сгораю от нее? – прошептала она.
Я не посмел произнести и слова. Признание рвалось с моих губ. Я ощущал его сладость и его силу. Мне опять показалось, что я умру, если она не станет моей.
Гремели барабаны. Пылали костры. Откуда-то раздался голос Шизуки.
– Уже поздно, госпожа.
– Иду, – отозвалась Каэдэ. – Спокойно ночи, господин Такео.
Я позволил себе лишь произнести ее имя, как и она мое.
– Госпожа Каэдэ.
В тот миг, пока она не отвернулась, я видел, как горело ее лицо, ярче, чем пламя, ярче, чем отражение луны в воде.
Мы медленно возвращались в город, следуя за госпожами и их служанками, а затем разошлись по отдельным домам. По пути нас нагнали стражники клана Тоган, чтобы сопроводить до дверей гостиницы. Они остались снаружи вместе с одним из Отори, занявшим караул.
– Завтра мы отправимся в Тераяму, – сказал Шигеру, когда мы готовились ко сну. – Я должен сходить на могилу Такеши и засвидетельствовать мое почтение священнику, старому другу покойного отца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80