Деревья отбрасывали целые озера чернильной тени. Внутри храма было прохладнее, темнее. Время замедлило ход. Я слышал, как дышит заснувший человек клана Тоган.
– Сады – тоже работа Сэссю, – сказал Макото, опускаясь вместе с Кенжи на циновку спиной ко мне.
Они уставились на скалы и деревья. Вдали шумел водопад, я слышал, как воркуют два лесных голубя. Время от времени Кенжи высказывался о саде или задавал вопрос. Макото отвечал. Разговор становился все более отрывочным, пока они тоже не задремали.
Оставленный наедине со своей кисточкой и бумагой, в присутствии лишь неподражаемых картин, я погрузился в состояние отрешенности и грусти. Я сосредоточился на созерцании картин. И меня охватило сильное желание задержаться в этом месте лет на десять, как великий Сэссю, и чертить, рисовать каждый день, пока птицы на моих картинах не оживут и не улетят прочь.
Я срисовал лошадь и журавлей, но остался недоволен своей работой, затем изобразил на бумаге маленькую птичку с гор моего детства, какой я запомнил ее – взлетающей при моем приближении, мелькнув белизной оперения.
Я был полностью погружен в рисование. Где-то вдалеке Шигеру разговаривал с настоятелем. Я не особо вслушивался, так как решил, что он просит у старика духовного совета, а это дело личное. Однако слова сами застревали в ушах, и постепенно пришло осознание, что их разговор совсем иного рода: непомерно высокие новые налоги, ограничение свобод, намерение Йоды разрушить храмы, несколько тысяч монахов в отдаленных монастырях, каждый из которых – воин, желающий свергнуть правление клана Тоган и вернуть земли клану Отори.
Я печально улыбнулся про себя. Ушло в прошлое мое представление о храме как о залоге мира, убежище от войны. Священники и монахи оказались настроены столь же воинственно, как и мы. Им не было чуждо чувство мести.
Я сделал еще одну зарисовку лошади, которая порадовала меня больше, чем предыдущие. Я уловил ее огненную мощь. Видимо, дух Сэссю наконец пришел ко мне, минуя время, чтобы напомнить: когда рушатся иллюзии, высвобождается талант.
Затем я услышал еще один голос, и у меня учащенно забилось сердце. Голос Каэдэ. Женщины вместе с Абэ поднимались по ступеням ко вторым воротам.
Я тихо разбудил Кенжи.
– Сюда идут.
Макото резко поднялся на ноги и бесшумно удалился. Через несколько секунд в зал вошли старый настоятель и господин Шигеру. Я наносил последние штрихи.
– А! С тобой разговаривал Сэссю! – улыбаясь, сказал настоятель.
Я протянул картину Шигеру. Он рассматривал ее, когда к нам присоединились женщины. Пробудился человек клана Тоган и сделал вид, что не спал вовсе. Разговор пошел о живописи и садах. Госпожа Маруяма уделяла особое внимание Абэ, спрашивала его мнение, льстила ему, пока даже он не заинтересовался этой темой.
Каэдэ посмотрела на набросок моей птицы.
– Можно, я возьму его себе? – спросила она.
– Если вам угодно, госпожа Ширакава, – ответил я. – Боюсь, он выполнен не в лучшем стиле.
– Мне нравится, – тихо сказала она. – Он вселяет в меня надежду, что когда-нибудь я буду свободной.
В жару тушь высыхает быстро. Я свернул рисунок и протянул Каэдэ, мои пальцы обожгли ее кисть. Это было первое наше прикосновение. Мы не проронили ни слова более. Зной словно усилился, сверчки заголосили громче прежнего. На меня нахлынула волна усталости. От эмоций и недостатка сна закружилась голова. Пальцы перестали слушаться, дрожащей рукой мне едва удалось упаковать рисовальные принадлежности.
– Давайте поговорим в саду, – сказал Шигеру и вывел дам наружу.
Я почувствовал на себе взгляд настоятеля.
– Возвращайся к нам, когда все закончится, – сказал он. – Здесь всегда найдется место для тебя.
Я подумал о беспорядках и переменах, которые видел этот храм, о сражениях, бушевавших вокруг него. Он казался таким безмятежным: деревья стояли, как и сотни лет назад, Просветленный сидел среди свечей со спокойной улыбкой. Тем не менее даже в таком мирном месте люди помышляли о войне. Я не смог бы предаться живописи и планированию садов, пока жив Йода.
– А закончится ли это когда-нибудь? – ответил я.
– Все, у чего есть начало, имеет и конец, – сказал настоятель.
Я поклонился до земли, и старик сложил ладони в знак благословения.
Макото вышел со мной в сад. Он насмешливо посмотрел на меня и тихо спросил:
– Насколько хорошо ты слышишь?
Я огляделся. Люди клана Тоган стояли наверху рядом с Шигеру.
– О чем они говорят?
Взглядом он смерил расстояние.
– Они ведь почти кричат.
– Я слышу каждое слово. Я слышу голоса на кухне внизу. Могу сказать, сколько там народу собралось.
И тут я понял, что людей там просто не счесть. Макото усмехнулся.
– Ты как собака?
– Да, как собака, – ответил я.
– Полезное свойство для твоих хозяев.
Его слова надолго остались в моей голове. Я был полезен своим хозяевам: господину Шигеру, Кенжи, Племени. Я рожден со сверхъестественными способностями, о которых не просил, и теперь мне было необходимо оттачивать их. Они и привели меня сюда. Без них я давно был бы мертв. А с ними все больше втягивался в мир лжи, тайн и мести. Интересно, осознает ли это Макото. Мне хотелось поделиться с ним своими мыслями. Я испытывал к нему огромную симпатию, даже больше, чем симпатию – доверие. Однако тени удлинялись: приближался час Петуха. Надо было торопиться, чтобы добраться до Ямагаты до сумерек. На разговор времени не оставалось.
Когда мы спустились вниз по ступеням, у домов собралась действительно огромная толпа.
– Они прибыли сюда на фестиваль? – спросил я у Макото.
– Отчасти да, – ответил он, а затем, убедившись, что никто нас не слышит, добавил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80