К моему удивлению, он вежливо обратился ко мне:
– Моя госпожа хочет поговорить с тобой.
Я не был уверен, что стоит идти с незнакомцем, но его честное лицо и загадочность таинственной женщины сделали свое дело. Я последовал за ним через двор. Взойдя на веранду, мужчина встал на колено, кратко что-то произнес, повернулся ко мне и пригласил подняться.
Я окинул женщину быстрым взглядом, упал на колени и коснулся лбом пола. Казалось, передо мной принцесса. Ее волосы спускались до пола полотном черного шелка. Кожа была белой, как снег. Одежды кремовых оттенков слоновой кости и серого голубя расшиты красными и розовыми пионами. Исходившее от женщины спокойствие напомнило мне сначала глубокие горные озера, а затем закаленную сталь Ято, вероломного меча.
– Мне сказали, что ты ни с кем не говоришь, – произнесла женщина голосом тихим и прозрачным, словно вода.
В ее взгляде я увидел сочувствие, и кровь моя прилила к лицу.
– Со мной можешь быть откровенным, – продолжила она.
Нагнувшись, женщина взяла мою руку и пальцем вывела на ладони символ Потаенных. Я вздрогнул – кожу словно обожгло крапивой – и непроизвольно отдернул руку.
– Расскажи мне, что ты видел, – проговорила она тем же нежным, но настойчивым голосом.
Я молчал, и тогда она прошептала:
– Это был Йода Садаму, да?
Невольно взглянув на нее, я увидел улыбку без тени радости.
– А ты сам Потаенный, – добавила она.
Господин Отори предупреждал, чтобы я не выдавал себя. Я думал, что похоронил прошлое вместе со своим именем, Томасу, но перед этой женщиной оказался беспомощным. Я собирался кивнуть, когда услышал шаги господина Отори. Надо же, я узнал его по поступи. За ним шла какая-то женщина и недавно разговаривавший со мной мужчина. И тогда я понял: если сосредоточусь, то услышу все, что происходит в гостинице. Мальчик-конюх встал из-за стола и вышел из кухни. Горничные сплетничают, я узнаю каждую по голосу. Острота слуха постепенно развивалась во мне с того момента, когда я перестал говорить, а теперь нахлынула на меня лавиной звуков. Это было невыносимо, такое не сравнить с самым тяжелым бредом. Может, женщина передо мной – колдунья, наложившая проклятье? Я не смел солгать ей, но говорить тоже не мог.
Меня спасла вошедшая в комнату служанка, которая опустилась на колени и тихо сообщила, что его светлость ищет мальчика.
– Проси его войти, – ответила госпожа. – И, Саши, принеси мне чайные приборы.
Господин Отори вошел в комнату и обменялся с госпожой Маруямой глубокими поклонами уважения. Они соблюдали все правила этикета. Хотя женщина и не называла моего спутника по имени, мне показалось, что они давно знают друг друга. В воздухе повисло какое-то напряжение, я в будущем пойму его причину, но на тот момент мне стало совсем неловко.
– Горничные рассказали мне о юноше, что сопровождает вас, – сказала госпожа Маруяма. – Я хотела поговорить с ним лично.
– Да, я везу его в Хаги. Он единственный, переживший резню. Не хочу оставлять его Садаму. – Господин Отори не был расположен вдаваться в подробности, но, поразмыслив, добавил: – Я назвал его Такео.
Женщина улыбнулась в ответ.
– Я только рада, – сказала она. – В нем что-то есть.
– Считаете? Мне тоже так показалось.
Вернулась Саши с подносом, чайником и чашей.
Я проследил, как она поставила их на циновку. На глазури чаши были изображены зелень леса и голубое небо.
– Если когда-нибудь приедете в чайный дом моей бабушки в Маруяме, – сказала госпожа, – то там мы выполним церемонию по всем правилам. А сейчас будем довольствоваться тем, что есть.
Она налила кипяток, и из чаши потянулся едко-сладкий запах.
– Садись, Такео, – велела женщина.
Она взбила чай в зеленую пену и передала чашу господину Отори, который взял ее обеими руками, повернул три раза, выпил содержимое, вытер губы большим пальцем и с поклоном вернул чашу госпоже. Она наполнила ее снова и протянула мне. Я проделал те же движения, что Отори, поднес ее к губам и отпил пенистую жидкость. Она оказалась горькой, но прояснила голову и в какой-то степени расслабила. Подобного в Мино не встретишь – мы заваривали чай из веток и горных трав.
Я вытер место, к которому прикасались мои губы, и, неуклюже поклонившись, вернул чашу госпоже Маруяме. Лишь бы господин Отори не заметил моей неловкости, чтобы не краснеть за меня. Посмотрев на него, я увидел, что его взгляд застыл на госпоже.
Она пила чай. Мы сидели в тишине. В комнате появилась священная аура, словно мы только что откушали ритуальный обед Потаенных. На меня нахлынула тоска по дому, по семье, по прошлой жизни. К глазам подступили слезы, но я не дал им воли. Нужно учиться переносить боль.
На ладони до сих пор чувствовался след, оставленный пальцем госпожи Маруямы.
Гостиница была больше и богаче, чем все остальные пристанища, попавшиеся на нашем спешном пути по горам, и кушанья, которыми меня потчевали той ночью, я пробовал впервые в жизни. Мы ели угря в остром соусе и какую-то сладкую рыбу из местной речки, щедро поданный рис, белей, чем в Мино, где считалось за удачу попробовать его три раза в год. Я первый раз пил рисовое вино. Господин Отори был в хорошем расположении духа – «парящем», как говорила моя мать, – развеялись его грусть и горесть. Вино и со мной сотворило веселящее волшебство.
После обеда господин Отори велел мне идти спать, а сам собрался прогуляться на свежем воздухе, чтобы протрезветь. Пришли горничные и постелили постель, я лег и стал слушать звуки ночи. То ли угорь, то ли вино сделали меня особенно беспокойным: я слышал слишком много. Малейший отдаленный шум полностью прогонял сон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80