Загорелый и отдохнувший, он одет в светло-голубую рубашку и джинсы.
– Наверное, в «Ритц» придется надеть галстук, – говорит Оливер, задумчиво разглядывая медленно растворяющиеся в воздухе кольца и привычным движением стряхивая пепел в побитую медную урну.
Глотая вставший в горле ком, я мысленно успокаиваю себя: «Спокойно, детка, только спокойно! Не суетись и будь равнодушной!»
– Думаю, да, – отвечаю я, кокетливо изогнув бровь. – То есть если, конечно, человек действительно собирается в «Ритц».
Я застенчиво улыбаюсь.
Он застенчиво улыбается мне в ответ.
И тут у меня начинают дрожать руки. Жутко покраснев и пытаясь скрыть волнение, я хватаю пачку программок. Но этим я не только не помогаю себе, напротив – делаю еще хуже. Мои руки совсем меня не слушаются – у них, оказывается, своя жизнь, – и только глупо улыбаюсь, когда пачка внезапно падает и рассыпается по полу.
– Ч-черт! – говорю я как можно спокойнее и равнодушнее и принимаюсь собирать программки.
Оливер улыбается, аккуратно передвигает сигарету в угол рта и наклоняется, чтобы помочь мне.
– А вы ловко обращаетесь с неодушевленными предметами, – замечает он.
– Обычно я не такая криворукая, – оправдываюсь я, лихорадочно сгребая программки. Мне хочется провалиться на месте. – Не знаю, поверите вы или нет, но иногда я бываю очень даже грациозна.
– Тогда будем надеяться, что пятница как раз один из таких дней, – говорит он, сгребая программки в стопку и бросая их в пустую коробку.
Я ни жива ни мертва.
– Пятница? – Я стараюсь говорить спокойно и непринужденно, но голос мой как назло дрожит, словно у Эдит Ивенс в той сцене, когда она приносит ту знаменитую сумочку в комедии «Как важно быть серьезным».
Оливер притворяется, что не замечает моего волнения.
Когда программки собраны, он берет коробку в руки и, будто не слыша моего вопроса, спрашивает:
– Куда их теперь?
– А-а… – Я пытаюсь сообразить. – А-а… Да вот сюда.
– Вот сюда, – повторяет он, глядя на меня.
– Да, сюда, пожалуй, будет нормально.
– Но вам потом придется их нести.
– О да… Тогда, может быть, вон туда? – Я показываю в другой угол фойе. – Давайте отнесем их туда.
Он несет коробку на указанное место и ставит ее там.
– Большое вам спасибо! Коробка такая тяжелая! – говорю я.
Теперь мне придется подождать, когда он уйдет, чтобы оттащить их обратно.
– Да не за что. – Оливер глубоко затягивается сигаретой.
Несколько мгновений мы стоим над коробкой и смотрим на нее.
– Итак, пятница, – начинает он, и теперь уже его голос дрожит, как у Эдит Ивенс. Он переминается с ноги на ногу. – То есть, конечно, если у вас нет других планов.
– Нет. – Я стою как истукан, боясь стошнить или бухнуться в обморок. – Нет, – еще раз повторяю я, делая вид, будто мысленно перебираю предстоящие дела и планы. – Кажется, в пятницу я свободна.
– Значит, в пятницу. За вами заехать? – Оливер произносит это на одном дыхании.
– Нет, нет, – спешу сказать я в ужасе от одной только мысли, что он увидит мой дом, особенно мою захламленную спальню и собранную Колином подозрительную коллекцию предметов искусства. – Лучше встретимся там.
– В семь?
– В семь просто прекрасно, – с трудом выговариваю я пересохшим ртом.
– Тогда до встречи, – прощается он и направляется в зрительный зал.
Внезапно меня одолевает чувство обреченности.
– Да, но где именно? – кричу я ему вслед.
Он оборачивается и улыбается.
– Там, где я еще никогда не был, Луиза. В «Ритце».
С этими словами Оливер Вендт исчезает. Испаряется. И только коробка с аккуратно сложенными программками и крошечные кучки табачного пепла на полу заставляют поверить, что он был здесь.
– Думаю, если идешь в «Ритц», то нужно надеть что-нибудь по-настоящему шикарное, – с порога заявляю я Колину, с горящими глазами ворвавшись в дом в тот вечер.
Он вытирает по всему дому пыль, в частности со своей любимой коллекции фарфоровых статуэток. Сейчас они аккуратно выстроились в ряд на обеденном столе – шаловливые пастухи и пастушки, тигр в прыжке, тощий долговязый Дон Кихот, сражающийся с ветряной мельницей. Колин отрывается от своего занятия и смотрит на меня.
– Если в «Ритц»; то да, дорогая. Парни вроде меня предпочитают для ужина местечко покруче. – И, лукаво глядя на меня, он спрашивает: – И кто же, позвольте узнать, пригласил мою американочку в «Ритц»?
С ликующим видом я несусь в свою комнату.
– Так, никто. Скажу только, что его имя на «О», а фамилия – Вендт!
– Бог мой, да он сразу в дамки! Ай да Узи! Моя маленькая Узи! – Он театрально прижимает к груди тряпку, которой стирал пыль. – Моя маленькая девочка, оказывается, выросла! Вот так да! Теперь ты точно уйдешь от меня!
– Кол, хорош паясничать, лучше иди сюда и помоги мне.
– А почему бы мне не попаясничать? – добродушно огрызается он. – Никогда не даешь закончить сценку.
Через минуту он просовывает голову в дверь, застав меня за следующим занятием – я вышвыриваю всю свою одежду из гардероба на постель.
– Так что же ты наденешь? – спрашивает Колин, оглядывая мою комнату. Памяток-липучек теперь нигде нет, но это не единственное, что вызывает у него беспокойство. – Боже! Да ты хоть когда-нибудь вытираешь пыль? – в ужасе восклицает он, когда на глаза ему попадается моя заваленная всякой мелочью тумбочка. Покачав головой, Колин присаживается на край постели и с тихим смирением начинает вытирать мои парфюмерные флаконы. У моего друга есть такой пунктик – он просто не может пройти мимо ни одной поверхности.
не исследовав ее на предмет пыли.
– Даже и не знаю… – жалобно сетую я. – У меня ничего нет… абсолютно ничего!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96