Наконец обед закончился, и лакей подал кофе. Ротмистр Петрашев, быстро выпив чашку, глянул на часы и поднялся из-за стола.
– Вы меня извините, если я покину вас на полчаса? – спросил он. – У меня неотложное дело в казарме…
Оправив свой парадный красный мундир, он с улыбкой сожаления покинул своих собеседников. Возможно, у него действительно были дела по службе. Но и в противном случае Бенц не рассердился бы. Он уже хорошо изучил повадки ротмистра.
Удивило его лишь заявление генерала:
– А я как раз и хотел поговорить с вами наедине.
– Я к вашим услугам, – учтиво отозвался Бенц со спокойствием человека, приготовившегося к обороне. И он сам удивился, когда сказал: – Я надеюсь, господин генерал, что мое расположение к вам позволит вам говорить откровенно.
– Совершенно верно, – важно ответил генерал. – Ваша готовность и терпение будут оценены должным образом.
Бенц вздрогнул и покраснел, стиснув зубы, как от грубого оскорбления. Уж не на деньги ли намекает генерал? Бенц вспомнил Андерсона и Гиршфогеля. Какой разный подход был у людей, пытающихся склонить его к одному и тому же поступку!
Круглые глаза генерала уставились на Бенца. Выражение их ничего не говорило о впечатлении, которое произвела на генерала реакция Бенца.
– Я говорю о моральной признательности, – сказал генерал ровным, непроницаемым голосом. – Мое положение как опекуна очень затруднительно… весьма затруднительно!.. И его – тоже!
Он кивнул головой на дверь, в которую вышел ротмистр Петрашев.
– Подумайте об ужасе, который я испытал, когда узнал обо всем. Несчастная, невинная Елена – жертва бессовестного…
Погоны Бенца помешали ему закончить начатую фразу словами «…немецкого офицера». Но Бенц ясно представил себе этого «бессовестного» немецкого офицера – мальчика в летной форме, чья юность загублена ужасами войны. В чем виноват Рейхерт? Разве не жестокая соблазнительность Елены заставила его пренебречь своей неопытностью, забыть про изношенный мотор, про испорченный пулемет? Бенц представил себе поросшую травой, забытую могилу где-то в македонских дебрях, вдали от отечества: деревянный крест, к которому признательные болгарские солдаты бросают иногда увядшие цветы.
– Для нас это было страшным ударом, – продолжал генерал. – Оскорблением памяти отца, семейных традиций, духа среды, в которой мы живем. Я получил строгое воспитание, но именно я первый простил ее. Да и в чем, в сущности, состоит ее ошибка, мой дорогой поручик Бенц? В том, что она умна, красива, воспитана, отзывчива к страданию ближних, в том, что она неспособна была грубо оттолкнуть распущенного молодого человека, который не давал ей прохода и которого она терпела только из жалости? Что она могла противопоставить насилию? Нет, она не виновата!.. Пусть все женщины, оказавшиеся в ее положении, будут виноваты, как она. Моего мнения придерживаются не только ее брат, поручик Андерсон и вы (я в этом уверен), но и еще один мужчина, заинтересованный более всех нас, ибо испытанию подверглась его честь – честь австрийского дворянина…
– Капитан фон Гарцфельд!.. – мрачно произнес Бенц.
– Он самый! – торжественно подтвердил генерал. – Но капитан фон Гарцфельд – аристократ. Он выше условностей и мелочной ревности. Ничего удивительного, если принять во внимание исключительно высокие чувства, которые он питает к Елене. Вам хорошо известны и ответные чувства Елены к нему, этому необыкновенному человеку, под интеллектуальным воздействием которого она сложилась как женщина и стала сегодняшней Еленой. Надеюсь, вы кое-что слышали об их отношениях?
– Слышал, – сдержанно ответил Бенц. – Правда, очень немногое.
Генерал Д. испытующе глянул на него своими лукавыми глазками.
– Вы не интересовались? – недоверчиво спросил он.
– Нет, – сухо ответил Бенц.
– Понимаю, – сказал генерал. – Вы идеалист чистейшей воды, как выразился о вас поручик Андерсон. Сколь возвышенна ваша профессия!
– Вы слишком высокого мнения обо мне, господин генерал, – скромно заметил Бенц.
– Знаю, знаю! – перебил генерал покровительственным тоном. – Вы чрезвычайно скромны, но поручик Андерсон многое рассказал мне о вас. Еще раз повторяю: я весьма ценю вас как человека и врача… Елена тоже. Странно, почему она не рассказала вам о своих чувствах к человеку, которого любит… Она обожает его! По крайней мере перед вами она должна бы защитить его от подозрения, будто он идет на компромисс со своей честью. Неужели она ничего не говорила вам о нем? Надо полагать, что вы уже достаточно близки с ней. Не смущайтесь! Я не нахожу в этом ничего предосудительного. Такая близость вполне естественна, даже необходима для той услуги, которая требуется от вас.
Генерал развил целую теорию о дружбе между мужчиной и женщиной, приведя множество примеров из жизни и литературы. Бенца удивило лишь то, что бесспорная начитанность генерала вылилась в столь пошлые формы салонного разговора. Закончив свои излияния, генерал перешел к делу.
– Итак, поручик Бенц, вы добрый друг моей племянницы, не правда ли?
– В том смысле этого слова, господин генерал, который вы благоволите считать уместным.
– Весьма вам благодарен, – сказал генерал с улыбкой восхищения. – Во имя вашей дружбы я обращусь к вам с одной просьбой.
Изобразив некоторое колебание, генерал выдержал торжественную паузу, учащенно моргая глазами.
– Прошу вас, господин генерал, – любезно пришел ему на помощь Бенц.
Бенц уже догадался, откуда ему грозит опасность, и приготовился к отпору. Он знал, что ему предстоит услышать, понял, зачем его пригласили к обеду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63