Многоголосый хор, дробь барабанов – гордый, вдохновенный марш. «Марсельеза»!.. Первый французский отряд вступал в Софию под звуки «Марсельезы»! Бенц напряженно вслушивался – песня звучала все ясней. Машинально рука его легла на кожаную кобуру револьвера. Спохватившись, он горько усмехнулся – бессмысленное и автоматическое движение говорило лишь о том, насколько чужда ему мысль сдаться французам и как он наперекор всему остается немцем. Звуки «Марсельезы» замерли вдали.
Бенц двинулся дальше. Нервы его были так напряжены, что любой подозрительный шум заставлял его останавливаться и озираться по сторонам. Наконец он добрался до знакомого дома. Парадная дверь была заперта, и ключ, как он помнил, остался у Елены. После недолгого колебания Бенц, взобравшись на каменную кладку, перемахнул через невысокую железную ограду. Он свалился в мокрые, колючие кусты, ободрав себе руки, и в довершение всего угодил в глубокую лужу. Почти ощупью сквозь непроглядный мрак Бенц направился к черному ходу, дверь которого оставил отпертой. Через кухню и коридорчик вошел в столовую. Зажечь электричество он не решился. При свете уличного фонаря, который еле рассеивал тьму, Бенц открыл буфет и торопливо выпил несколько рюмок коньяку. Затем он устало опустился на стоявший у стола стул и подпер голову рукой. Бутылку он оставил рядом.
Безысходная удрученность вдруг овладела всем его существом.
Вслед за преступлением обычно приходит мрачное отупение, а за ним – ужас от сознания содеянного и панический страх перед возмездием. Бенц не мог предусмотреть всех последствий своего поступка, а некоторые только смутно предугадывал. Теперь они угрожающе надвигались на него со всех сторон. Как ему жить в стране, оккупированной Антантой? Он видел лишь два выхода: скрываться ото всех, кроме Елены, и прожить с ней до конца войны в каком-нибудь укромном, безопасном месте, например в X. Достаточно было переодеться в штатское и избегать людей, знавших его в лицо. Этот вариант был связан с огромным риском. Если французам станет известно, что он немецкий офицер, его немедленно арестуют, и как тогда доказать, что он не шпион?
Второй, более безопасный вариант – явиться во французскую комендатуру и заявить, что он дезертир. Но это казалось ему унизительным, невозможным. Сдаться французам, как последний трус!.. Так низко он никогда не падет! К тому же его все равно не оставили бы на свободе. Он окажется в плену, только и всего. В своем ослеплении он зашел так далеко, что не смог предугадать даже первых и самых очевидных опасностей, вставших на его пути. Бенц пришел бы в отчаяние, если бы не думал о Елене. Что бы с ним ни случилось, в нем жила уверенность, что он борется за свою любовь.
Поздно ночью Бенц прилег, не раздеваясь, на кушетку. Коньяк и сигареты притупили его сознание. Он заснул тяжелым сном, перемежающимся полудремотой, когда он слышал бой часов и непрестанный шум дождя. Проснулся он на заре, с нестерпимой головной болью, стуча зубами от холода, и остро почувствовал, что надо действовать. Ничто не пробуждает более полно инстинкт самосохранения, ничто не внушает более сильно волю к жизни, чем образ любимой женщины. При сером, тусклом свете, медленно заполнявшем комнату, Бенц привел в порядок свои вещи, разбросанные с вечера. Фуражку и шинель он отнес на чердак. Там, в лабиринте старых сундуков и обветшалой мебели, можно было надежно спрятаться, если появятся люди, которых он не знал или опасался. Укладывая в карманы сигареты и пистолет, Бенц подумал, что положение не такое уж безвыходное, как ему казалось накануне. Оставалось решить, как связаться с Еленой. Телефон в доме снят, а выйти на улицу в немецком мундире было бы безумием. Единственный выход – дождаться Сильви, которая приходила по утрам убирать комнаты. Но придет ли Сильви сегодня? Если она приходила вчера после его отъезда, она заперла бы за собой черный ход. Значит, Сильви придет сегодня непременно. Что касается дальнейшего, Бенц не сомневался. Он не допускал, что Сильви может его выдать, Елена привезла ее из Стамбула и вполне доверяла ей.
Однако дождь лил, не переставая, и было маловероятно, чтобы кто-нибудь явился в такую погоду, поэтому Бенц пошел на кухню и вскипятил себе чай. Он отыскал примус, спирт, сахар, кофе, даже несколько коробок печенья, оставленных старательным ординарцем Андерсона. Два порошка аспирина, выпитые с чаем, утихомирили головную боль, и настроение Бенца даже поднялось. Этот дом, как и дом в X., заставлял его забывать о грозящей опасности. Все вещи, которые Елена видела или трогала, вызывали у него необъяснимое волнение, словно присутствие ее оставило на них ощутимые следы.
Три дня прошли в напрасном ожидании. Сильви словно забыла о существовании второго дома. На четвертый день утром перед парадным входом остановился человек в плаще и кепке. Бенц сразу узнал лакея Петрашевых и успел вовремя подняться на чердак, Я первый миг тревога пересилила разочарование, а затем Бенца охватило отчаяние: убирать дом поручено не Сильви, а лакею. Лакея Бенц почти не знал и ни в коем случае не мог ему довериться. Плутоватое круглое лицо с подобострастной улыбочкой с одного взгляда вызывало антипатию. Бенц было успокоился, подумав, что слуга пришел с каким-нибудь пустяковым поручением, но затем услышал шум передвигаемых кресел. Сквозь слуховое окно он увидел, как лакей вынес на задний двор ковры и принялся их выбивать. Если Сильви не придет, до каких пор он будет сидеть взаперти в этом доме? Что делать? Самому предупредить Елену или Сильви, но как? В который раз он проклинал свою глупую осторожность, помешавшую ему купить штатскую одежду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63