– На свободу? – повторила она дрогнувшим голосом, уставившись на середину стола.
– Думаю, вы ее получите, – сказал Гиршфогель.
– Вы знаете, что я не могу быть свободной, – с улыбкой промолвила она.
– Откуда мне знать? – спросил Гиршфогель, который не любил оставлять ее намеки без ответа.
Елена хотела что-то сказать, но раздумала.
Бенц мысленно одобрил ее молчание.
Гиршфогель усмехнулся с видом человека, который не допускает и мысли, что в такую минуту речь может идти о серьезных вещах. Однако лицо Андерсона застыло в выражении безмерной печали. Еще раз Елена с оскорбительным равнодушием прошла мимо его любви. И все же не был ли он менее несчастлив, чем Бенц?…
Андерсон квартировал неподалеку от военного министерства в старом одноэтажном доме Петрашевых, где до него располагался фон Гарцфельд. Как только Андерсон уехал, Елена предложила Бенцу перебраться из гостиницы в этот дом. Бенц без колебаний согласился. Любовь всегда стремится к спокойствию и уединению.
В доме было несколько комнат по обеим сторонам широкого темного коридора. Одна из комнат была убрана в турецком стиле: с диванами, подушками, кальяном и жаровней. Елена ввела в нее Бенца с некоторой торжественностью. С артистичной изысканностью она собрала здесь все, что располагало бы к восточной неге и сладострастию. На диванах, застланных старинными ковриками тонкой работы, были разбросаны вышитые шелком атласные подушки. Низкий столик черного дерева посреди комнаты был заставлен серебряной посудой. Все вещи отличались изяществом, красотой, достойными музея, и, конечно, стоили немалых денег, но не привели Бенца в восторг. Уже с порога на него повеяло пряным запахом ее духов, пропитавшим все вокруг, и ему стало душно. Он невольно подумал о часах, которые Елена провела здесь с фон Гарцфельдом. Бенц не выразил восхищения, и Елена посмотрела на него разочарованно, однако поняла причину его сдержанности и молча вышла из комнаты.
Эта немая сцена не омрачила последних дней их любви. Незаметно Елена вовлекала Бенца в тягучее восточное безделье, сладостно притупляющее волю. Бенц перенял ее ориентальскую привычку лежать по целым дням, куря сигарету за сигаретой. Почему именно здесь нежная красота этой юной смуглой женщины излучала мягкое, золотистое сияние, волновавшее его душу сильнее, чем бурные вспышки страсти в X.? Осень, ясное, лазурное небо, угасающее солнечное тепло, бесконечные колонны разоруженных болгарских солдат, тянущиеся по улицам с фронта, молчаливое отчаяние побежденного народа, чья участь ждет и Германию, – все это во время ежедневных свиданий с Еленой переполняло Бенца неизбывной печалью.
Иногда наедине с нею его вдруг охватывало подсознательное беспокойство, которое вторгается в душу даже в минуты полного счастья как предчувствие его мимолетности. Сознательно или инстинктивно, любовь Елены в эти последние дни становилась все более нежной. И все же всякий раз, проводив ее и оставшись в опустевшем доме, Бенц тревожился и мучился. Сон бежал от него, ночь превращалась в зияющую, черную пустоту, в которой слышался глухой гул сомнений и ревности.
Что будет с Еленой, когда он уедет?
Он догадывался о скрытых, неведомых страстях, дремавших в ее душе, но у него были и другие, чисто внешние поводы для сомнений. Вслед за покидающей Софию немецкой армией в город вступят войска Антанты. Светская жизнь, без которой Елена не мыслит существования, снова закружит ее в своем водовороте. Бенц представлял себе Елену в кругу французских офицеров, неминуемое сближение с ними, когда в ней заговорит французская кровь… А он в это время будет думать о ней в каком-нибудь полевом госпитале, в тяжелой духоте, пропитанной запахом крови и лекарств, и терзаться каждым ложным слухом о мире.
Так в бессонные ночи Бенц неотвратимо приближался к страшному часу, когда ему суждено было пожертвовать тем, что он даже не помышлял потерять.
Когда именно впервые осенила Бенца роковая мысль остаться в Болгарии? Это не так уж важно. Многие решения медленно и незаметно зреют в глубинах подсознания. Когда же они завладевают нами и мы приступаем к их исполнению, оказывается, что они построены по той же логике, которой мы пользуемся сознательно, возникают доводы, которые удивляют нас своей четкостью. Бенц любил Елену страстной, исступленной любовью; она сама разжигала в нем это чувство, ослепленная иллюзией, будто сможет пойти ради него на жертву. Он любил ее до самозабвения, с тоской надеясь, что, погубив свою душу, спасет любовь. Никакая сила не была в состоянии оторвать его от Елены; никакие колебания не могли заставить его отказаться от борьбы за нее. Оставить Елену одну среди своры вражеских офицеров!.. Оставить ее на брата, который еще легкомысленней, чем она!.. Быть вдалеке и знать, что столько мужчин окружают ее, льстят ей, ухаживают за ней! Ежечасно воображать, как призраки в ненавистных мундирах целуют ей руки, подносят зажигалки, ловят на лету каждое ее слово!.. Нет, это невыносимо! Отдаваясь своим мучительным мыслям, Бенц удивлялся тому, что они возникают у него именно в те дни, когда каждый поступок Елены приносил ему доказательства ее любви. Но ревность, даже когда у нее нет объекта и она не приводит к ожесточению, все же интуитивно открывает опасности, в которых разум убеждается гораздо позже.
Бенц ужасался тупому безразличию, с которым он рассуждал о последствиях своего поступка. Словно чья-то зловещая рука разом порвала все нити, которые связывали его ум и сердце с агонизирующей великой Германией 1918 года, В прошлом Бенца не было ничего, что позволяло бы думать, будто рассудительный и холодный поручик медицинской службы когда-либо станет дезертиром.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63