Возле островка нам встретилась еще одна лодка, она кружила в протоках между камышами. Видать, хозяин не желал при нас показывать свое уловное место. На хозяина лодки я не обратил внимания, он сидел к нам боком. Был он в новой черной телогрейке, и на голове у него торчала меховая шапка.
Мы пристали к камышам. Пробрались на сухой холм, перенесли сети и ловушки на более глухую сторону, и Марусяк установил их там. Потом он двинулся к лодке, я за ним. В это время на берег пролива вышли два милиционера. Марусяк крикнул: "Милиция!" - и бросился наутек. Побежал и я, но в другую сторону, через поросший ивняком холм, и спрятался в камышах.
Прошел, может, час. Было тихо, но очень сыро и холодно, я скоро замерз, не выдержал и снова выбрался на сушу. Ни Марусяка, ни милиции нигде не было видно. Я слышал, как он заводил мотор, - наверное, и милиционеры поехали с ним.
По осени солнце садится быстро. Больше в зарослях сидеть было невмоготу. И тут снова увидел ту же лодку, которая раньше кружила в протоках. Теперь она стояла на месте, и хозяин ее вытряхивал из верши рыбу. К нему приближалась еще одна моторка.
Я вышел на открытое место и помахал рукой, чтобы меня заметили и забрали из камышей. Браконьерам, видать, было не до меня. Еще издали человек, который приближался, кричал другому, чтобы тот не двигался с места. Но мужик в телогрейке быстро завел мотор и стал удаляться. Преследователь выстрелил вверх. Тогда убегавший тоже схватил ружье и выстрелил в воздух. И тут лодку его повернуло и кинуло в камыши. Преследователь подплыл ближе. Это был высокий белокурый парень лет двадцати пяти, в спортивной шапочке и кожушке. Он приблизился к лодке на пять - семь метров и, наставив ружье на человека в телогрейке, стал что-то кричать ему. Слов я не слышал, но хорошо видел этих людей, потому что они находились напротив того места, где я прятался. И в страхе наблюдал, что будет дальше.
Человек в телогрейке и с двустволкой в руках внезапно выстрелил в белокурого. Но то ли торопился, то ли лодка качнулась - промахнулся. Я даже слышал, как дробь зашипела в воде прямо возле меня. Он стал лихорадочно перезаряжать ружье. В это время белокурый спокойно прицелился и разрядил оба ствола ему в лицо. Тот зашатался и свалился в лодку.
Я весь дрожал от страха. Если белокурый видел, как я махал рукой, то убьет, чтобы избавиться от свидетеля. С испугу я упал на землю и пополз в обход холма. Потом услышал, как убийца завел мотор и отъехал. Шел он тихо, - наверно, боялся привлечь к себе внимание, - а потом рванул во всю мочь и скрылся где-то на Днестре.
Меня он, конечно, не заметил, но я все равно еще целый час прятался в камышах, боялся нос высунуть. Блуждал по пойме, среди бесчисленных рукавов, которые здесь создает река, то выходил на сушу, то снова брел по колено в тине. Не представлял, куда идти, как выбраться на дорогу. Сколько бродил, не знаю; в часы попала вода, и они остановились. Уже стемнело, я выбился из сил и решил дожидаться рассвета.
Это была страшная ночь. Как я выжил, сам не знаю. С первым рассветом снова потащился от островка к островку. Когда поднялось солнце, я увидел вдалеке за проливом хаты и дорогу, по которой пробежала похожая на "скорую помощь" машина. Из последних сил стал выбираться из камышей.
...Водитель самосвала, который затормозил возле меня, потому что я свалился у дороги, сначала подумал, что я пьяный. Но когда пригляделся, в каком я состоянии, только ахнул и помог залезть в кабину...
Марусяка я встретил дня через два, он сказал, что его вызывали в милицию..."
Коваль оторвался от протокола. Ничего нового он для себя не нашел. Подробности того, как Адаменко пролежал два дня в больнице, его не интересовали. Это сотрудники Беляевского уголовного розыска, допросив Марусяка, вышли на Адаменко. Но больше про убийцу Михайла Гуцу тот ничего не знал. Видел этого белокурого парня впервые и с перепугу как следует не запомнил его. Еле-еле помог составить словесный портрет подозреваемого.
То обстоятельство, что из Беляевки бесследно исчез Чемодуров, по некоторым данным похожий на убийцу, дало основание подозревать его в совершении преступления и объявить всесоюзный розыск...
Коваль вдруг поймал себя на мысли, что думает о каком-то Лапореле, который тоже представлялся ему высоким и белокурым парнем.
"Лапорела, Лапорела, Лапорела... - как лейтмотив какой-то песенки закрутилось в голове. - Чего он прилип, этот Лапорела!.. И откуда у человека такое странное прозвище?.."
Вспомнил пушкинского "Каменного гостя", шельму и проныру Лепорелло. Что-то похожее было у Стефана Цвейга (теперь у Дмитрия Ивановича появилось время на книжки). Кажется, даже название рассказа - "Лепорелла". Но у Цвейга там была женщина. Почему же такое прозвище приклеилось к мужчине, да еще в глухих херсонских песках? И кто это сделал?
Коваль перелистал еще несколько страниц. А вот и фото подозреваемого, на которого объявлен розыск, - Валентина Ивановича Чемодурова. Полковник смотрел на приобщенную к розыскному делу маленькую паспортную фотографию из милицейского архива, всматривался в изображенного на ней парня с обычным, без особых примет, невыразительным лицом и снова подумал о Лапореле. Пожалел, что, когда был на Красной хате, не попросил инспекторов переправить его на левый берег лимана, где в своей сторожке на бахче пребывал этот странный человек... Но тогда он еще не интересовался Лапорелой и не мог предвидеть, что тот когда-нибудь понадобится ему.
Коваль еще какое-то время листал дело, будто что-то забыл там, и не мог вспомнить, что именно, и поэтому перебрасывал страницы то в одну, то в другую сторону.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70