Как внучка Эдварда Уивера она привыкла носить самые модные платья, сшитые из лучших тканей.
– Пойдем. – Аннет взяла дочь за руку и повела к выходу. – Слышала, что сказал отчим? Он больше не желает видеть тебя в этом доме.
– И ты тоже, – дрогнувшим голосом проронила Мириэл.
– В данный момент нет, – безжалостно отозвалась Аннет.
Сарай – прочное каменное строение с массивными дубовыми дверями и слуховым окном с закрытыми ставнями – стоял напротив жилого дома в другой стороне двора. Сюда сносили мешки с шерстью, предназначенной для дальнейшей обработки – сортировки, чесания и сучения. Сейчас сарай пустовал, поскольку сезон стрижки овец еще только начался. Лишь в дальнем углу громоздилась небольшая груда руна.
Мириэл услышала, как загремел задвигаемый деревянный засов и в замке со скрежетом повернулся большой железный ключ. Потирая плечи, она побрела на середину помещения. На утрамбованной земляной пол падали редкие лучики света, сочившегося сквозь щели в ставнях. Хотя шерсти было мало, в сарае стоял крепкий аммиачный дух, которым за тридцать лет использования пропитались его стены. Едкий запах успокаивающе подействовал на Мириэл. Вспомнился дедушка: его белая борода на ощупь была как руно, а одежда всегда пахла овцами.
Мириэл пошла вдоль стен, водя пальцами по твердому камню, как это она часто делала в детстве, тенью следуя за дедушкой. Она всюду ходила за ним по пятам, засыпая вопросами, которые он выслушивал в неодобрительном молчании, но, в конце концов, не выдерживал, разражался хохотом и удовлетворял ее любопытство. Дедушке льстило, что внучка проявляет столь восторженный интерес к делу его жизни, и Мириэл год за годом, сначала у него на коленях, затем заглядывая ему через плечо, познавала ткацкое ремесло, пока не научилась всему, что умел он сам, хотя, разумеется, ей недоставало его опыта и сноровки. Да что толку?
У Мириэл к горлу подкатил комок. Она сняла со стены клочок шерсти и пропустила его меж пальцев, определив по длине волокон, что руно сострижено с овцы шотландской породы. Ее дедушка, Эдвард Уивер, умер, и его место занял Найджел Фуллер, который стал управлять усадьбой, словно петух на навозной куче. Он считал, что ей не место в мастерских или возле сукновальной машины, как и ему негоже подметать пол или мыть за собой посуду. По его глубокому убеждению, жизнь отвела мужчинам и женщинам разные ниши, и, кроме как ночью, они не должны воссоединяться, да и тогда хозяином остается мужчина.
Мириэл приблизилась к груде руна в углу. Пятьсот мешков доставили сюда из монастыря святой Екатерины, обители, куда ее отправляют в пожизненное заточение, чтобы она не мозолила родным глаза, не путалась у них под ногами, а главное, не доставляла неприятностей. Монахини всегда рано проводили стрижку шерсти. Дедушка шутливо называл начало сезона стрижки овец днем святой Екатерины, хотя по календарю ее праздник был только в ноябре.
Их семья давно и успешно вела дела с монастырем святой Екатерины. Родная сестра дедушки, родившаяся с ним в один день и умершая два года назад, до самой своей смерти выполняла в монастыре обязанности ризничего; одна их дальняя родственница, ныне настоятельница бенедектинской обители неподалеку от Линкольна, принимала там постриг. Очередную послушницу из семьи Уиверов в монастыре примут с распростертыми объятиями. И мать настоятельница несколько раз намекала на это дедушке, но тот, внимая мольбам внучки, оставлял ее предложения без ответа. Однако Найджел рассуждал иначе. Мать Мириэл, будучи женщиной молодой и здоровой, могла выносить целое поколение его собственных детей, так зачем же обременять себя незаконнорожденной дочерью какого-то проходимца?
Мириэл устроила для себя уютное гнездышко в ворохе вонючей жирноватой шерсти и легла, свернувшись клубочком. Раз уж ей придется с утра до ночи ползать на коленях в холодной часовне, она станет молить Бога, чтобы он наслал мор на стада отчима.
– Мор, мор, мор, – бубнила она сквозь зубы как заклинание. В конце концов, слова потонули во всхлипе, и она разрыдалась.
С наступлением вечера свет сквозь щели перестал проникать, и Мириэл окутала темнота. Никто не принес ей еды или питья, никто не попытался утешить. Лишь раз снаружи дернулся засов, когда кто-то пришел проверить, крепко ли заперта дверь. Затем она услышала шорох удаляющихся в сторону дома шагов. Мириэл – хрупкая фигурка, затерявшаяся в глубине огромного сарая, – закрыла глаза, ища забытья во сне.
Глава 2
Восточное побережье Англии, октябрь 1216 года
Из-за густого белого тумана уже в шаге от повозки ничего нельзя было разглядеть. Николас де Кан был уверен, что затеряется в обволакивающей пелене, как блоха в одеяле, если сумеет выпутаться из пеньковых веревок, стягивающих его запястья и лодыжки. Люди, к которым он попал в плен, не станут тратить драгоценное время на его поиски. Несмотря на все его связи, он для них – мелкая рыбешка, пойманная в сеть так, на всякий случай – вдруг пригодится.
Что ж, он их разочарует, ибо они уже забрали все ценности, что у него были: дряхлеющую лошадь, ржавую кольчугу и довольно приличный старый меч, доставшийся ему в наследство от отца. Без доспехов и коня он – обычный молодой человек двадцати трех лет от роду, не имеющий родственников, которые могли бы внести за него выкуп, да и вообще не имеющий ничего за душой, кроме ненависти к королю Иоанну, разорившему и уничтожившему семью Канов.
Николас попробовал зубами развязать узлы, но веревка не поддалась: его поработители хорошо знали свое дело. Неудача его не расстроила, и, поскольку заняться все равно было нечем, он повторил попытку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143