– Вам известно его имя?
Мать Хиллари подумала и покачала головой:
– С тех пор прошло несколько лет, все это время меня занимали более важные дела. По-моему, он был нормандец, не англичанин. Но, очевидно, раз она теперь ваша жена, значит, они давно расстались.
Роберт кивнул.
– Очевидно, – деревянным голосом согласился он.
– Для меня это такое же потрясение, как и для вас, – сказала монахиня. – Но я также была рада узнать, что ее судьба сложилась благополучно и она нашла себе хорошего мужа. Честно говоря, я опасалась, что она окончит жизнь в сточной канаве.
Роберт улыбнулся одними губами:
– Прошлое осталось в прошлом. Лучшей спутницы в жизни я и желать бы не мог, и я горячо люблю ее, – ответил он, задаваясь вопросом, сколь же все-таки велика его любовь.
Стук в дверь возвестил о приходе управляющего, который должен был показать Роберту монастырские отары. Роберт живо вскочил на ноги, стремясь поскорей покинуть покои настоятельницы и уйти из-под ее слишком пристального взгляда.
После ухода гостя мать Хиллари налила себе еще полчаши вина, что с ее стороны было грешно и глупо, поскольку она уже выпила одну полную чашу на пустой желудок, однако ей требовалось нечто большее, чем молитва, дабы унять дрожь в руках. Некогда она любила принимать гостей, любила вести переговоры с торговцами и угождать епископу во время его посещений монастыря, но теперь она стала слишком стара для подобной деятельности, и беседа с Робертом Уиллоби оставила ее без сил. Она выпила вино, а затем опустила подбородок на грудь и захрапела. Часом позже она резко проснулась, разбуженная звоном колоколов, призывающих к дневной службе. Память у нее была ясная, как прозрачное стекло.
Управляющий повел Роберта мимо расчищенного участка, где трудились каменщики. Настоятельница быстро нашла применение дополнительной прибыли, полученной благодаря щедрости де Лаполя, который платил ей на три марки больше за каждый мешок, отметил Роберт и поинтересовался у своего спутника, что за помещения здесь строятся.
– Приют для богатых вдов и им подобных. Для женщин, которые хотят уйти от мира, не принимая пострига. – Управляющий махнул рукой. – За деньги или доходы с аренды недвижимости они селятся здесь и живут до самой смерти под присмотром монахинь, врачующих их душевные и телесные недуги.
– Понятно. – Роберт задумчивым взглядом окинул строение. Ему не давал покоя другой вопрос, относительно его жены, но он отказывался признать его существование. – И что, выгодное дело?
– Да, только хлопот гораздо больше, чем с овцами, – сухо ответил управляющий. – В настоящее время у нас четыре постоялицы, живут вон в тех строениях у стены. – Он показал на ряд опрятных зданий вдалеке по правую руку от себя, – Иногда женщины удаляются сюда по собственной воле, но чаще решение за них принимают родные, желающие обеспечить им тихое надежное пристанище.
– Интересно, – прокомментировал Роберт, прекрасно понимая, что за тактичным выражением «обеспечить им тихое надежное пристанище» кроется жестокое «избавиться от них». Вне сомнения, монастырь Святой Екатерины неплохо наживается на чужом несчастье. Его уважение к настоятельнице возросло десятикратно.
Когда он вернулся с пастбищ на болотах, сейчас иссушенных палящим солнцем, мать Хиллари ждала его, словно маленькая черная птичка – предвестница беды.
– Того молодого человека, – сообщила она ему, – звали Николас де Кан.
Десятый день сентября выдался особенно гнетущим. Туалет Мириэл состоял из тончайшей хлопковой нижней сорочки, шелкового платья и легкого платка, но она все равно задыхалась. Цвет неба менялся в течение дня: утренняя голубизна постепенно сгущалась, сначала приобретя нежную синеву цветков иссопа и льна, а теперь уже и яркую сочность вайды с фиолетовыми разводами. Воздух был неподвижный – ни один поникший листик не шелохнется, не всколыхнутся простыни, сохнущие на веревке в саду.
– Грядет страшная буря, – сказала одна из прядильщиц по имени Хилдит. Она подняла глаза к потемневшему небу, не прекращая сучить пряжу, – да так ловко и быстро, что за движениями ее пальцев было не уследить. – Если урожай еще не убран, то потом убирать будет нечего.
– Буря вот-вот должна разразиться, – отозвалась Мириэл, сама еле шевеля руками. – Небо уже не в силах сдерживаться. – Она глянула на Уилла. Песик лежал у ее ног, вывалив свой розовый язычок; его бока раздувались, словно кузнечные мехи. В то последнее плавание вместе с Николасом на море поднялся шторм. Она помнила отблески молнии на своих веках, помнила, как их тела сливались и отстранялись друг от друга под шум дождя, а раскаты грома заглушали их крики, которые они и сами пытались подавить. Восхитительное самоуничтожение. Тогда риск ей казался оправданным, а в итоге выяснилось, что она губила себя напрасно.
Хилдит сунула за пояс ручную прялку и пошла снимать простыни. Мириэл тоже поднялась к, одолеваемая тревогой, побрела к мастерской. Ткачи со стуком гоняли по станкам челноки. Молодой Уолтер от усердия даже высунул язык; на пушащихся усиках над его верхней губой блестели капельки пота.
С улицы донесся стук копыт по выжженной земле. Мириэл подошла к двери и увидела въехавшего во двор Роберта. Он спешился. Одежда на нем посерела от дорожной пыли, кожа имела оттенок ее лучшей ткани, по лицу ручьями струился пот. Будучи одним из уважаемых жителей города, он не мог позволить себе появиться на коне в городе в одних только нижних штанах-брэ и рубахе и потому, соблюдая условности, вынужден был путешествовать в тунике и плотных шоссах.
У Мириэл упало сердце.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143