Когда Освальд вошел в дом, китаец и Моника сидели за столом. На столе
горкой лежали какие-то похожие на грушу плоды, Моника ножом отрезала от
одного из них кусочки и отправляла в рот.
- Попробуй, как интересно,- сказала она.- Растет в земле, как картош-
ка, а по вкусу совсем как колбаса.
Освальда передернуло.
Он долго лежал в темноте без сна. Почему-то вспомнился офицер в чер-
ном - тогда, зимой... в тот самый день, когда появился китаец... Они не
оставили мне выхода, подумал Освальд. Глупо... Когда взошла луна и все
стихло, он встал и пошел в чулан под лестницей. Там на полке с инстру-
ментом лежала пешня - небольшой ломик с рукояткой, чтобы зимой долбить
проруби в пруду. Он взял пешню, взял фонарь "летучая мышь", посмотрел
вокруг, что бы такое взять еще, но ничего не нашел. Дорожка до мельницы
шла мимо огорода китайца, поэтому Освальд взял далеко в сторону и потом
в лесу долго искал выход на плотину. Он тихо прошел по плотине - вода
текла по желобу тонюсеньким ручейком, колесо почти не вращалось - и
толкнул незапертую дверь мельницы. Там было темно, и Освальд подумал,
что надо зажечь фонарь, но забыл, как это делается,- стекло не хотело
подниматься. Наконец он справился с ним, ломая спички, зажег фитиль и
стал осматриваться. В глазах плавали лиловые пятна. За жерновами, там
же, где он в первый раз увидел китайца, стоял топчан, и китаец спал на
нем, с головой укрывшись мешком. Освальд подошел ближе. Он был в двух
шагах, когда китаец приподнялся на локте и открыл глаза, щурясь от све-
та.
- Драстуй, хозяин,- сказал он.- Приехай привезла?
Освальд молчал. У него сразу отнялось все тело. Он медленно присел и
поставил фонарь на пол.
- Серно молоть? - неуверенно спросил китаец и спустил ноги с топчана,
нашаривая свои тапочки из старой автопокрышки, и тогда Освальд, что-то
закричав, наотмашь ударил его пешней. Удар пришелся по поднятой руке,
китаец ахнул и попытался встать, и Освальд опять ударил его, целясь по
голове, и опять промахнулся, китаец тонко закричал по-птичьи, и это было
так страшно, что Освальд захотел убежать, но вместо этого увидел, как
ломик опускается на голову китайца и погружается в череп - неглубоко, но
китаец начинает клониться вперед и падает у ног Освальда. Освальд схва-
тил его под мышки и приподнял. Голова китайца запрокинулась, из раны
густой струей побежала кровь. Освальд деревянными руками положил его на
мешок, закрыл зачем-то другим мешком, стал стирать кровь с пола и с ру
к... Потом пришел холод. Холодная волна прошла через голову, сдавила
виски. Не возясь больше с тряпками, Освальд поднял китайца на руки и вы-
нес наружу. Китаец был легкий, легче мешка с мукой, но неудобный. Ос-
вальд донес его до огорода, присел, не выпуская его из рук, отдохнул,
потом, напрягшись, резко встал и изо всех сил бросил в заросли. Раздался
тяжелый всхлип. Освальд на заплетающихся ногах обогнул огород и, не раз-
деваясь, плюхнулся в пруд. Он долго просидел в воде, отмывая лицо, руки,
одежду. Потом он выбрался из пруда и пошел в сарай. Там была припрятана
большая ценность: бочка автомобильного бензина. Освальд подкатил бочку к
огороду, выбил чоп и, наливая бензин в ведро, стал методично окатывать
растения. Сразу же началось шевеление, треск, шорох. Потом, когда бензи-
на в бочке почти не осталось, он поднял ее, как китайца, и тоже забросил
в заросли. Взял ведро, в котором специально оставил бензину на донышке,
отошел шагов на тридцать, снял рубашку, затолкал ее в ведро. Подождал,
когда она пропитается бензином, и бросил в ведро горящую спичку. Пыхнуло
огнем, потом загорелось ровно и дымно. Не дожидаясь, когда ведро раска-
лится, Освальд схватил его и бросил в сторону огорода - и успел упасть
на землю, прежде чем рвануло. Его обдало диким жаром, он приподнял голо-
ву и посмотрел: крутилось пламя, и в пламени кто-то метался, и стебли,
еще живые, пытались расплестись и расползтись, но огонь был слишком жа-
рок, они мгновенно гибли и сами становились причиной огня, а по низу все
кто-то метался, и из земли выдирались кривые корни, корчась и съеживаясь
в пламени, рушились поддерживающие жерди, и чад стал распространяться
по-над самой землей - жирный и сладковатый чад...
Освальд не помнил, как он дошел до дома, как, сдирая с себя все, рух-
нул на постель, как крутился на раскаленной постели, как вскочил и бро-
сился вверх по лестнице, как Моника кричала: "Нет! Нет! Нет!", а он
схватил ее, оторвал от окна, повалил и подмял... он и помнил это, и не
помнил одновременно - знал, что помнит, поэтому боялся вспоминать. Ему
хотелось начать жить с того момента, когда он оторвал голову от подушки
и увидел, что Моника сидит рядом, поджав ноги, и что-то чертит пальцем
на простыне, а по стеклу жадно барабанят дождевые капли.


МОСТ ВАТЕРЛОО

В этом странном и запутанном деле, которое зовется жизнью, бывают та-
кие непонятные моменты и обстоятельства, когда вся вселенная представля-
ется человеку одной большой злой шуткой, хотя что в этой шутке остроум-
ного он понимает весьма смутно и имеет более чем достаточно оснований
подозревать, что осмеянным оказывается не кто иной, как он сам.
Г.Мелвилл
Пылинки в солнечном луче...
Дальняя комната освещена ярко, а здесь полумрак и прохлада.
Что-то хрустит под ногой, и льется из крана вода.
Дальняя комната вся завалена бумагой, весь пол в бумагах, смятых и не
смятых...
Камерон стоит в двери и весь колышется, как зной, как медуза, как же-
ле на блюде, и кудри его золотой короной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22