В этом месте Малое море не шире трех километров, и путешествие прошло благополучно.
Берег, где они высадились, был горист и почти необитаем. Иногда он пересекался узкими падями, на дне которых ревели горные ручьи. Вероятно, весной и после дождей такие ручьи несли массу воды в Байкал. Внутренние склоны падей заросли густым лиственным лесом. Единственное место для жилья в этой горной пустыне представляли пади и поля около самого Байкала, где можно было устроить сенокос, пасти скот.
Путешественники двинулись сначала пешком. Иногда им попадались зимовья – небольшие деревянные срубы, покрытые корою и дерном. В одном месте им посчастливилось натолкнуться на деревушку, где, хотя и с трудом, купили лошадей.
Отряд ехал по тропе промышленников. Эти тропки чуть заметными ленточками вились по кручам, и, кто проложил их в этих диких горах, неизвестно. Они очень древни. Возможно, что по ним ходила еще легендарная чудь.
Иногда путешественники спугивали кабанов, оленей, изюбров, но им было не до охоты.
Они торопились добраться до первого улуса, чтобы узнать, где Урбужан.
Наконец, после дня пути им встретился улус. Остановившись в лесу, они выслали Вампилуна на разведку.
Скоро он вернулся к ним с вестями.
Ему удалось узнать, что отряд Урбужана находится где-то на севере Байкала и должен скоро прийти. Князь с приближенными был здесь несколько дней назад, с ним находилась девушка. Он собирался праздновать свадьбу. Но вдруг спешно собрался и уехал на праздник Цам в Гусино-озерский дацан, а, где девушка, никто не знает. Только здесь ее нет.
Высказывалось предположение, что он увез ее с собой, чтобы отправить в Монголию, где у него юрты и стада.
– Ах, негодяй!
– Что это за праздник Цам?! – воскликнул Созерцатель скал. – Почему он туда поехал?
– Видите, – ответил Вампилун. – Я догадываюсь, в чем дело. Цам – это праздник бурят-ламаитов. Туда съезжаются буряты и монголы со всего края. Урбужан. по всей вероятности, отправился туда вербовать сторонников. Как мне сейчас сказали, отряд белобандитов, перешедший китайскую границу, бежал в тайгу. Отдельные части его орудуют на северном берегу Байкала, не решаясь вступить в бой с регулярными войсками.
– Вот сволочь! – выругался Попрядухин. – Ему поверили – не тронули, а он чего затевает.
– Придется туда ехать, – сказал Созерцатель скал. – Возьмем его живым и узнаем, где Алла. Надо спешить! А то, чего доброго, скроется в Монголию. Когда начинается праздник?
– На той неделе.
– Горе, если причинил ей зло! – пробормотал Созерцатель скал, садясь на коня.
Лицо его было страшно от гнева. Отряд вскочил на лошадей.
– Нам, наверное, пригодится ваш Доржи. если он в дацане, – заметил Попрядухин.
– Раньше был хороший парень, а теперь не знаю, – ответил Вампилун.
Чаща кедрового сланца и даурского рододендрона, стоявшая густой зарослью, скрыла отряд.
В лесу, после нескольких часов пути, они встретили огороженный шалаш. Вверху на шесте виднелся желтый флажок.
– Что это значит? – спросил Аполлошка.
– Священное место. Здесь сидел лама, – ответил Попрядухин.
К вечеру они выбрались вновь на берег. Продав в селении лошадей и пересев в лодки, они направились в Лиственичный. Отсюда им предстояло по железной дороге добраться до Верхнеудинска, а оттуда на пароходе по реке Селенге до города Селенгинска, неподалеку от которого находился знаменитый Гусино-озерский дацан.
VI. В песках селенгинской Даурии
Солнце жжет нещадно почти отвесными лучами. В сугробах сыпучего песка нога проваливается по щиколотку, обжигается точно в огне. Обувь горяча, нельзя дотронуться. Босиком ступать – обожжешь.
Кругом – докуда хватает взгляд – пески. Только на горизонте чуть видна волнистая линия: не то облака, не то холмы, или священные бурятские «обо» и «обоны». Но в раскаленных песках – жизнь. То и дело раздается посвистывание тарбаганов, очень осторожных, которые не подпускают близко путешественников и тотчас скрываются в своих норках. Черными точками в безоблачном небе плавают орлы над степью, выискивая добычу.
До Селенгинска можно ехать пароходом, избегнув всех неудобств путешествия по знойной песчаной пустыне. Но пароходик, совершающий рейсы вверх по Селенге из столицы Бурят-Монгольской Республики – Верхнеудинска – в Кяхту, ходит не каждый день. Путникам ждать его не хотелось.
– И когда только будет этот проклятый Селенгинск! – бормотал усталый Попрядухин, обливаясь потом.
Вампилун смеялся. Его коричневое скуластое, узкоглазое монгольское лицо тоже потно, но он, по-видимому, чувствовал себя превосходно.
Не удивительно! Этот потомок Чингисхана, с значком Кима на груди, вырос под степным солнцем, в раскаленных песках пустыни Даурии, и зной для него – родная стихия.
Созерцатель скал совсем застыл, каменное лицо его стало сероватым. Аполлошка раскис и мотался в седле, словно сонный. Он загорел от монгольского солнца, как бурят.
После полудня, когда стало окончательно невмоготу, Вампилун ткнул нагайкой в даль и сказал:
– Селенгинск.
Путешественники ударили по лошадям. Сначала никто, кроме бурята, не замечал города, потом неотчетливо показалась горсточка серых домишек, затерявшихся в песчаной безбрежной пустыне.
– Неужели это город?! – воскликнул Созерцатель скал. – В нем нет, вероятно, и тысячи жителей.
– Во всю жизнь другого такого не видел, – с презрением подтвердил Попрядухин. – Я был в нем лет двадцать назад. С тоски повесишься. Кругом пустыня. Дома песком занесло до половины, стоят с заколоченными ставнями. Во всем городе десятка деревьев не наберется. Около реки огороды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69