Олег меня убьет, швырнет живьем в яму с голодными псами. Я все
испортил в самом начале. Древлян можно было бы взять без крови,
а сейчас на ее крик сбегутся стражи, начнется резня, безоружных
дружинников перебьют прямо в постелях!
Ольха застыла, страшась шевельнуться. Ноги подкашивались,
в теле была такая приятная слабость, даже истома, словно
плавала в теплой воде родного лесного озера. Сердце стучало
часто, жар опускался в низ живота, ноги слабели еще больше. Он
держал ее крепко, держал насильно, против ее воли, но она
чувствовала, что ее некогда сильная воля испарилась, как капля
росы в огне.
Ингвар сам горел в атом огне, который прижимал к своей
широкой груди. Ее губы стали еще слаще и нежнее, он чувствовал
ее упругую грудь, все ее теплое податливое тело. Она была как
воск в его горячих ладонях, что с готовностью принимает ту
форму, которую возжелают руки.
От земли шли пряные запахи. Воздух был теплый, насыщенный
ароматами душистого сена, клевера. Голова Ольхи кружилась все
сильнее, тело слабело. С последней искоркой воли она заставила
себя ощутить собственные руки, уперлась Ингвару в грудь.
Ингвар уже не Ингвар, а что-то другое, пожирал ее запах,
ее теплоту, ее сладость и нежность, но когда ощутил ее ладони,
что ыслабо отталкивали. Принудил себя опомниться, вынырнуть на
/поверхность. Он стоял на сторожевой башне древлянской крепости
и держал в объятиях злейшего врага объединения Новой Руси. А
внизу справа и слева дожидались ее возвращения стражи крепости.
А он был дурак и преступник.
Медленно освобождая ее из объятий, он судорожно пытался
отыскать какие-то спасительные слова, но на языке вертелось
такое, что лучше молчать вовсе.
Ольха отстранилась наконец, ее темные без зрачков глаза
обыскивали его угловатое лицо с горящими глазами. Ингвар
отыскал свой голос, проговорил неуклюже:
-- Как видишь, княгиня... это нехорошо, когда умыкают.
Она взглянула дико, повернулась и пропала в тени. Ингвар
слышал лишь частый скрип ступенек. Наконец затихло, вдали
послышался мужской голос, затем голос древлянской княгини.
Ингвар замер, чувствуя свое полнейшее бессилие. Сейчас
самое время выместить ненависть к людям киевского князя.
Он стоял, прислонившись к столбу, ждал. Ночь была тихая,
теплая, над головой шелестели огромные, как совы, летучие мыши.
Не дождавшись тревоги, потащил свое тело, из которого словно
вынули все кости, вниз с башни. Во всем теле была слабость, а
мысли серыми и мертвыми.
Только одно было живым: воспоминание о ее сладких
податливых губах, ее запах. А пальцы подрагивали, все еще
чувствуя ее нежное тело.
Почему он полагал, что она сплошь из тугих мускулов?
Утром воины древлян бродили с угрюмыми злыми лицами. Не
выспались даже свободные от стражи, все чего-то ждали всю ночь,
спали вполглаза. Русы, хоть и безоружные, держались увереннее.
Бродили группками, громко смеялись. Пережив ночь, уже
чувствовали себя победителями. Древляне скрипели зубами,
воеводы едва удерживали их от стычек с пришельцами.
Когда запахи ухи, жареного мяса и птицы заполнили весь
двор, гридни позвали на трапезу. Русичи отправились
по-хозяйски. Кремень придержал самых горячих из древлян, велел
оставаться снаружи. Драки ни к чему, довольно одной искры для
кровавого пира, но парням объяснил, что им доверено важнейшее
дело. Надо присмотреть за стенами и воротами, для оставшихся в
лесу самое время пойти на приступ.
Ольха, стоя за косяком, наблюдала За русами. Хорошо
вооруженные, крепкие, как на подбор, каждый справится с двумя
древлянскими воинами. Даже без оружия выглядят чересчур
опасными. Нужно избавиться от них сегодня же. Самое позднее,
накормить обедом и отправить. Вторая ночь, чует ее сердце, не
пройдет так мирно. Да и воеводы предупреждают, что молодежь
старается вызвать русов на ссору.
Среди чужаков как прирожденный вожак показался Ингвар.
Прищурился от солнца, быстро оглядел двор, метнул огненный взор
на второй поверх терема. Ольха едва удержалась от желания
шарахнуться в тень, хотя и так, знала, ее не узреть со двора.
Воевода русов выглядел особенно злым, ругался и пинал
своих дружинников. Накричал на одного так, что тот убежал, не
разбирая дороги.
Младший братик, Твердята, осторожно дернул ее сзади за
платье:
-- Ты их всех убьешь?
Она вздрогнула:
-- Почему?
-- Они все враги.
Личико его было не по годам серьезным. Серые, как у
сестры, глаза смотрели пытливо, печально.
-- Враги, -- подтвердила Ольха. -- Но мы не можем нападать
на гостей.
-- Тогда убей хотя бы этого... с хохлом на голове. Или
разопни его на стене терема. Чтобы все видели.
Дрожь прошла по ее телу:
-- Почему?
-- Сестрица, разве не видишь? Он говорит одно, а делает
другое. У него злое лицо. Я слышал, он никогда не держит слово.
Она присела и обняла брата. Что за жизнь, подумала
отчаянно. Даже малые дети говорят про убийства и пытки так
просто, будто рвут цветы или ловят бабочек.
-- Что он хочет? -- спросил он серьезно.
-- Говорит о мире. Но для этого мы должны встать на колени
перед киевским князем. И отдать свои земли.
Мальчик гордо выпрямился. Детские глазенки блеснули как у
лесного зверька:
-- Мы ни перед кем не встанем на колени!
-- Ни перед кем, -- подтвердила Ольха. -- А теперь иди.
Тебе нужно много заниматься. Видишь, какие они громадные?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28