Я решил перепроверить, ты ж сам
настаиваешь на перепроверках, па обратном пути забрел к сенным
девкам, малость их потешил... ну, и сам чтоб не сильно остаться
в накладе... они подтвердили, что до меня их поимел этот Ярило
в облике этого самого, на что ты как на гадюку смотришь. Он у
них у всех был первым!
Челюсть Ингвара отвисла:
-- Ты не тронулся?
-- Я ж говорю, проверил и перепроверил. Ты мне должен
доплатить за старания. Я ж ночь не спал, а вы все дрыхли.
Понимаешь, перед замужеством каждую приводят туда. Они
раскорячиваются, садятся на этот кол, а волхвы следят! Их
собирается как муравьев на дохлого жука... Следят, чтобы и
кровь была, и девка наплакалась. Мол, право первой брачной ночи
принадлежит только богу!
Ингвар, оскалив зубы, выхватил меч, пустил коня шагом.
Примерился, опустил руку, нагнетая кровь для удара. Павка
покачал головой:
-- Надо ли? Одним богом больше, одним, меньше. Правда,
меня тоже завидки берут.
Ингвар коротко взмахнул мечом. Послышался сухой треск. На
месте кола остался пенек высотой в два пальца. Мухи, блистая
белеными крыльями, взвились злобно гудящей тучей. Павка
отшатнулся, замахал руками. Рожа была хитрая. Уже придумал, как
преподнести веселую историю дружинникам на привале. Как
воззавидовивший воевода воевал с самим богом! А там и сказители
подхватят, кощюну сложат. И будут петь о герое-богоборце.
-- Что струсили? -- гаркнул Ингвар злобно. -- Что это за
бог? Разве мы не беремся сделать его работу? Да еще с охоткой?
Дружинники неуверенно посмеивались. Ингвар властно
протянул руку, Влад сбегал за факелом, протянул воеводе. Все в
молчании смотрели, как воевода поджигает деревянную оградку
капища. Огонь не разгорался долго, наконец робкие язычки
пламени пошли лизать сухие колья. Ингвар швырнул факел
вовнутрь, прямо на обрубок ярилиной мощи.
И все-таки древляне сквозь щели в ставнях видели, что русы
подавленно затихли. Похоже, Ингвар так раньше не делал. Говорят
же, что в захваченном русами Киеве капища полян остались
нетронутыми. Более того, захватчики добавляют в храмы и новых
богов, когда примучивают то или иное племя.
Пламя наконец взметнулось жаркое, слепящее. Все
попятились, закрываясь руками от жара. Высохшие на солнце
березовые колья полыхали, как гигантская корона на голове
великана.
Ингвар с каменным лицом смотрел, как пламя выгрызает
колышки из земли, спарывает коричневую корку, оставляя чадный
дым, игривыми огоньками прыгает по жертвенному камню. Он
чувствовал, что переборщил, совершил святотатство, не стоило
так жестоко, но иначе взорвался бы от злости, как надуваемая
через соломинку жаба. Да, он победил. Полно и сокрушающе! Но
эта сероглазая змея не обливается слезами, как случилось бы с
любой женщиной, не молит о пощаде, не падает на колени. А чего
стоит любая победа, если ее не признает женщина?
В последний раз взметнулись жаркие жалящие искры. Багровые
угольки с треском лопались, раздуваемые ветром. По двору
полетели хлопья серого пепла.
Внезапно страшный крик, как ножом, распорол пространство
двора. Отпихнув доброжелателей. Ясень поднялся, бледный,
мокрый, с залитым кровью лицом. Вытаращенные глаза смотрели с
ужасом, будто зрел неведомое, лежащее за пределами привычного
мира. Затем его лицо исказилось в свирепой гримасе:
-- Ярило! Ты удостоил меня зреть... Да, теперь я вижу твою
мощь!
Его подхватывали под руки, он должен шататься от слабости,
но Ясень стоял нерушимо, словно в рос в землю. Горящие глаза
пробежали по толпе, остановились на Ингваре. Свирепая гримаса
перешла в гримасу лютой радости:
-- Ты!.. Думал унизить бога? Я зрел грядущее!
Ингвар ощутил холодок по всему телу. Ясень словно стал
выше ростом, в нем чувствовалось присутствие силы большей, чем
человеческая. И раны будто затянулись, он выглядит сильным,
ярым и просветленным, будто из его черепа сквозь блестящие
восторгом глаза смотрит сам славянский бог. Даже голос стал
нечеловечески мощным, громадным.
-- И что же ты узрел?
Ингвар старался держать голос насмешливым, но тот все
равно дрогнул. Хуже того, его замешательство заметили
дружинники.
Ясень выкрикнул так, что его услышали даже за городскими
воротами:
-- Ты... Широкая поляна... два высоких дерева с разных
сторон пригнуты вершинками к земле... Тебя за ноги, а веревки
крепкие... И-и-и-и-ых!!!
Лицо исказилось судорогой восторга. Кулаки сжались, он
дергался, рубил веревки, пригибающие вершинки деревьев к земле,
задирал голову, видел как взметываются, унося взвысь
привязанного за ноги человека, одну ногу в одной вершинке,
Другую -- в другой. Дернулся, подпрыгнул, высунув язык, ловил
падающие сверху струи крови.
-- Я буду жить, -- сказал он вдруг ясным голосом. -- Мне
стоит жить.
Он повернулся и потел в терем, переступая через павших. В
дверном проеме повернулся. Глаза его полыхали, как две утренние
звезды.
-- Потому что я зрел того, кто привяжет тебя! -- и в
страшном молчании добавил. -- Это был я.
Совершенно раздавленная, она поднималась в свою светлицу.
На лестнице и в коридоре были брызги крови, следы схватки,
перевернутая и порубленная мебель, но больше всего крови
осталось внизу, где Ясень встретил напавших.
У дверей своей комнаты она повернулась к дружинникам:
-- Мне надо переодеться.
Воины переглянулись.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28