Толпа гнавшихся за мною людей все увеличивалась. В конце аллеи какой-то мужчина подставил мне ногу, и я полетел на землю.
Бородатый садовник схватил меня за ворот рубахи и ударил кулаком по лицу. В глазах у меня замерцали темные пятйа... Следующий удар пришелся в спину...
— Вешать их, негодяев! — кричали кругом.
— В полицию! Там его отучат от воровства.
— Вы подумайте только, такой сопляк?
— Нет, нет, их убивать надо, иначе не выведешь эту гадость,— советовал какой-то мужчина в визитке.
Я сидел на земле, окруженный толпой, и, как затравленный зверь, озирался по сторонам, вытирал с разбитых губ солоноватую кровь. Несколько десятков пар неумолимых глаз озирали мою одежду, избитое, окровавленное лицо.
Мужчина с бритым лицом, в черной сатиновой рубашке поднял меня, потянув за руку, и, ограждая от ударов, спросил:
— Что же ты украл, хлопец?
Я протянул ему кусок смятого, вывалянного в песке хлеба.
— Хлеб?..
- Хлеб,— с трудом произнес я.
— Ты что же, голоден, что ли? Я кивнул головой.
— Врет, не слушайте его, обыщите его карманы,— сказал кто-то.
Обыскали, но, кроме дешевого, расшатанного ножика и куска шпагата, ничего не обнаружили.
— Он, наверно, куда-нибудь в кусты бросил,— сказал гимназист в фуражке с белым чехлом.
— А что он бросил? — спросил мужчина в черной косоворотке.
— Не знаю, спросите у него...
— Ну хорошо, я отведу его в полицейский участок, там выясню.
Когда мы прошли несколько кварталов, человек в косоворотке спросил:
— Как тебя звать?
— Санька.
— Ну вот что, Санька; иди-ка ты, брат, домой да скажи спасибо... убили бы тебя, если бы не я.
— Ну ладно, дядя; спасибо вам,— сказал я и пошел вдоль улицы, мимо памятника сахарозаводчику Харито-ненко. Хотелось пойти к Симе, которая служила горничной за городом, в огромном особняке Харитоненко.
«Сима накормит меня»,— подумал я.
Дорогу пересекало уходящее до горизонта свекловичное поле. Сзади оставались беленькие хаты с соломенными крышами, сахарные заводы с высокими трубами, сады.
Я обернулся, посмотрел на город, утопавший в зелени садов, и стало вдруг так грустно, точно я навсегда покидал этот город и впереди предстоял тяжелый путь...
Ослепительно белый двухэтажный особняк Харитоненко стоял в глубине сада, среди деревьев. За железной изгородью — кусты роз, цветники и дорожки, посыпанные чистым желтым песком. Среди кустов роз, в бассейне, изогнув длинные шеи, степенно плавали бело-
снежные лебеди. В центре бассейна поднималась ввысь сверкающая струя фонтана, от нее во все стороны рассыпался мелкий дождь. За фонтаном, по дорожке, гордо вытянув шеи, ходили красавцы павлины...
Прильнув лицом к решетке забора, я смотрел на все это с замирающим сердцем.Среди зелени я заметил вдруг босую женщину с заткнутым за пояс подолом юбки.
— Тетенька,— робко окликнул ее,— ты не знаешь, где здесь Сима наша живет?
Женщина обернулась, поставила на землю ведро и подошла к забору.
— Сима? Ты кто ж ей приходишься?
— Брат.
— Здесь, здесь она, белье гладит...
Женщина ушла, а через несколько минут на крыльце дома появилась Сима. Она была в синем платье и белом переднике.
— Ты зачем, Саша?— спросила она, подбежав к забору.
Я опустил голову.
— Кто лицо тебе так разодрал?
— Хлеб украл... Два дня не ел,— ответил я и заплакал.
— Не плачь, Саша,— тихо сказала Сима.— Может быть, когда-нибудь будет лучше нам. Не плачь... Идем ко мне.
Я медленно побрел вдоль забора к воротам... В душной, полутемной комнате, заставленной пятью кроватями, Сима усадила меня за маленький стол и принесла тарелку щей и кусок хлеба.
Когда я поел, Сима перевязала чистенькой тряпочкой мое лицо и сказала:
— Сегодня будешь спать у меня, а завтра пойдем к брату нашей экономки — у него писчебумажный магазин, ему мальчик нужен.
Я служу в магазине. Высокие полки, книги, стопы бумаги окружают меня.Нас только двое в магазине: я и неуклюжий, полный, с заплывшим лицом и остренькой бородкой Степан Карпович Кузьменко — мой хозяин.
В мои обязанности входит: утром, до открытия магазина, подмести и помыть полы, стереть пыль, разжечь керосинку, вскрыть ящики с бумагой и книгами, перенести их и уложить на полки.
После утренних работ стою за прилавком рядом с хозяином. Покупатели приходят редко. В томительной скуке текут часы; хозяин зевает, крестит рот и смотрит на меня через очки, сползшие на кончик носа.
— Чего в рот-то смотришь? Балда! Нельзя в рот смотреть, когда люди зевают.
— Я не буду больше.
— Ну то-то. Учить тебя надо. Темнота... Хамы... Жуть... Выучу тебя, приказчиком будешь, а потом магазин свой откроешь.
— Я, Степан Карпович, на машиниста буду учиться.
— Вот и дурак,—заключает хозяин.—Что с этого толку-то? Нищих плодить? Что такое машинист? Извозчик, ломовая лошадь, необтесанный мужик, нищий. А хозяин— это голова. Вот у меня в двух магазинах сыны, а здесь — я. Вот так-то слушай, когда умные говорят.
— Я учиться хочу.
— Учиться?.. — вопрошает хозяин, почесывая голову.— Учиться — тоже зря, — говорит он после некоторого раздумья.— Пользы от этого никакой не бывает. Один вред! Начитаешься книжек, в голову дурь-то всякая и полезет: вором, жуликом, лентяем станешь.
— Ученые — умные.
— Ума там никакого: все чужое, из книжек вычитано, а книжки люди от лени пишут. Вот сидит, сидит человек, полезет ему в голову дрянь какая-нибудь от скуки, он ее на бумагу, а потом деньги ему издатель за это плати...
Но с покупателями Степан Карпович был ласков, обходителен.
— Вот, пожал-те, интересная книга—«Неудачная свадьба восемнадцатилетней Кати».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92