— Переживай, переживай, тебе это полезно».
— У меня все,— кивнул он комбату и отошел в сторонку. День-то какой солнечный, погожий! Земля прямо на глазах меняется. Из всех ее пор вытягивается кустистая поросль, цветы...
Загоров по обыкновению был краток, и танкисты вскоре покинули строй. Завязывался невеселый разговор: стреляли-то ниже своих возможностей. Все из-за первого взвода.
Русинов робковато подошел к командиру полка, занес ладонь к танкошлему:
— Разрешите обратиться, товарищ полковник?
— Оправданием оценку не исправишь,— сухо обронил Одинцов.
— Простите, я о другом... Я нечестно доложил о наводчиках — они не виноваты.— Голос лейтенанта дрогнул.— Со мной случилось неладное: растерялся...
Батальонные поутихли, вслушиваясь. Одинцов молчал. Его крупное лицо было хмурым, а у стоящего перед ним взводного на смуглых щеках разливался румянец.
— Почему рано открыл огонь? Неужели не мог сообразить, что чем больше дистанция, тем меньше вероятность попадания?
— Мишени-то были видны. Я и скомандовал. Волнуясь, Русинов жестикулировал. Сколько раз друзья делали ему замечания: «Толя, не маши руками!» Он забывал об этом. Вот и сейчас, поворачиваясь то вправо, то влево, показывал, где были его танки и где мишени.
— Вы же сами говорили: на цыпочках к. врагу на танке не подберешься. Его надо давить огнем, как только заметил. А снарядов маловато.
Он опять развел руками и замолчал.
— Ишь ты, на меня же и ссылается!—усмехнулся командир полка.— Как будто я его учил напрасно снаряды жечь.
Офицеры тоже начали посмеиваться: гроза прошла без грома.
— Бездарно вели бой! — стоял на своем Одинцов.— Надо же уметь распорядиться боеприпасами. А если бы в бою у вас осталось всего два выстрела, а навстречу — два вражеских танка, тоже начали бы лупить с третьего километра?
— Да нет, постарался бы подпустить поближе...
— О том и речь! Голова-то для чего на плечах? Перестав сердиться, Одинцов уже радовался, что ошибся в худших предположениях. Победа лейтенанта над самим собой, пожалуй, стоит неудачных стрельб. Да и таких ли неудачных? Не хватило пробоин до красной оценки, а вообще-то взвод действовал тактически грамотно.
— Разрешите повторить? — осмелел Русинов. — Ручаюсь за отлично.
— В следующий раз, когда научишься беречь боеприпасы,— сердито отрезал полковник.
После занятий на солнцепеке казарма учебного центра манила своей прохладой. Танкисты с удовольствием задерживались в ней, чтобы умыться, отдохнуть. Раздевшись до пояса и обдавшись водой из крана, лейтенант Дремин не спеша вытирался полотенцем. Настроение у него было приподнятое: снова положил на обе лопатки своего дружка и соперника Русинова.
Отличная оценка взводу за стрельбу и благодарность комбата перед строем наполняли сердце Дремина приятным волнением. Похвала — заявка на будущую славу, ты — надежда полка, пример для многих. Тебя не забудут, когда наступит срок повысить в звании и должности, а то и раньше срока. Отчего бы и нет? Училище закончил с отличием, взвод передовой. Еще немного, и в штабе полка решат: «Да это же очень способный коман-
дир! Пора выдвигать». И вот — академия. После нее сразу батальон или кое-что повыше. А там — академия Генштаба. Мечты, мечты...
Дремин поморщился, а потом улыбнулся и подошел к товарищу.
— Что, одеваемся — и на обед?
Анатолий Русинов озабоченно орудовал иголкой.
— Сейчас, вот только пришью пуговицу к мундиру. Оторвалась, холера.
Крепкие руки лейтенанта орудовали расторопно, ловко. Закончив шить, он приткнул иголку в фуражку, натянул на тугие плечи полевой мундир.
— Пошли!
Евгений Дремин был белокур, сероглаз, статен, улыбка у него сдержанная, отнюдь не добродушная. В нем угадывался разносторонний, несколько насмешливый и самовлюбленный ум. Анатолий Русинов по своему характеру был проще, покладистей.
Отличались парни друг от друга, но это отнюдь не мешало их дружбе. Жили они в одной комнате полковой гостиницы, и, увидев их вместе, товарищи нередко восклицали: «А вот и черный с белым!»
Лейтенантам это нравилось - они улыбались. Впрочем, сегодня, по вполне понятным причинам, улыбался только белый. Сегодня Русинов был грустен: без малогб стрельбы не провалил да еще батю рассердил своим идиотским докладом. Правда, кое-как выкарабкался, а то ведь мог бы нажить славу безнадежного растяпы.
Путь был короток: походная военторговская столовая находилась почти рядом, за распустившимися тополями. В высокую просторную палатку с прорезанными оконцами входили офицеры и прапорщики. С тыльной части полевого обеденного зала вбегали официантки в передниках и белых наколках на голове. Подносы с блюдами источали ароматный парок.
Друзья присели за свободный стол.
— Употребим для разгона? — предложил Евгений, разливая кефир.
— Можно.
— Ты, я вижу, переживаешь утренний промах?
— Переживаю — не то слово. Мучаюсь!.. Прямо из рук все валится. После такого прокола не скоро очухаешься.
— Перестань! — сказал Евгений ободряюще.— Ты же молодчина, сам себя победил! Я даже мысленно аплодировал тебе.
Анатолий еще больше нахмурился.
— Тоже скажешь,— победил. Говори, выкрутился,— точнее будет.
— Пусть выкрутился, все равно. Умение обращать неудачи в свою пользу — тоже искусство. Знаешь, какое мнение складывалось о тебе? Недотепа! Лопушок! Ротный две спички изжевал, пока ты с батей любезничал.
Евгений впервые хвалил товарища. Обычно он сдержан в этом, как всякий себялюбивый человек, которому не очень-то хочется признавать заслуги другого.
— Не переживай, все уладится,— добавил он после паузы, управившись с кефиром.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104