Я пропустил
объяснение Грация мимо ушей. Все люди совершают ошибки, я ошибался тоже. И
многие мои ошибки, такие невинные на поверхностный взгляд, были роковыми в
точном значении слова!

4
Как странно изменился Андре! Ольга предупреждала, что я его не узнаю,
- я посмеивался. Не могло быть, чтобы я не узнал самого лучшего друга! И
я, конечно, сразу узнал Андре, когда "Орион" повис над причальной
площадкой Третьей планеты и Андре ворвался в распахнутые ворота корабля.
Но я был потрясен. Я оставил Андре измученным, еще не оправившимся от
безумия, но живым, даже энергичным человеком средних лет. Сейчас меня
обнял старик - суетливый, нервный, беловолосый, морщинистый,
преждевременно одряхлевший...
- Да, да, Эли! - со смешком сказал Андре, он уловил произведенное им
впечатление. - В непосредственном соседстве с бессмертными галактами мы
почему-то особенно быстро стареем. Виной, вероятно, чертова гравитация на
этой планетке, закручивания и раскручивания пространства тоже не
способствуют биологической гармонии. Помнишь Бродягу? Тот мощный мозг,
который ты почему-то захотел воплотить в огромное тело игривого дракона?
- Надеюсь, он жив?
- Жив, жив! Но за драконицами давно не гоняется. Впрочем,
мыслительные способности у него в порядке.
Мы высадились на планету. Я не описываю рейс "Ориона" в Персей. Для
последующих событий это значения не имеет. Не буду описывать и все
встречи, они интересны лишь для меня с Мэри. Я остановлюсь только на
впечатлении от нынешнего пейзажа Третьей планеты.
Мы летели с Мэри в обычной авиетке. В нашу память навечно врезался
страшный облик грозной космической крепости разрушителей - голая свинцовая
поверхность с золотыми валунами. Теперь не было ни свинца, ни золота -
всюду синели леса, поблескивали озера.
- Я хочу здесь опуститься. - Мэри показала на стоявший отдельно
холмик, вершина его была свободна от напиравших снизу кустов.
Мы вышли и впервые почувствовали, что находимся на прежней планете.
Гравитационные экраны авиетки предохраняли от страшного ее притяжения, в
районе Станции оно вообще не превосходило земное, а здесь нас буквально
прижало к грунту. Я не мог выпрямиться, в голове зашумело, я сделал шаг,
другой и пошатнулся.
- Сейчас я не сумел бы совершить тот поход к Станции, - сказал я,
силясь усмехнуться.
- Ты узнаешь это место, Эли?
- Нет.
- У подножья этого холма умер наш сын...
Прошлое прояснилось в моей памяти. Я с опаской поглядел на Мэри. Она
улыбнулась. Меня поразила ее улыбка - столько в ней было спокойной
радости. Я осторожно сказал:
- Да, то место... Но не лучше ли нам уйти отсюда?
Она обвела рукой окрестности:
- Я так часто видела в мечтах этот золотой холм и мертвую пустыню
вокруг! И всегда вспоминала, как страстно желал Астр, чтобы металлические
ландшафты забурлили жизнью. Помнишь, как он назвал себя жизнетворцем? На
никелевой планете это было легко, там невысокая гравитация. Но и здесь
удалось привить металлу жизнь. Здесь насадили растения, выведенные для
мест с повышенным тяготением.
- Созданием которых вы занимались в институте астроботаники?
- Которыми я одна занималась, Эли! Это мой памятник нашему сыну.
Теперь возвратимся на Станцию.
Два других события, которые я упомянул, непосредственно связаны с
экспедицией. Среди встречавших не было Бродяги. Лусин, чуть ступив на
грунт, побежал к дракону. В какой-то степени Лусин - создатель этого
диковинного существа и гордится им больше, чем другими своими творениями.
Бродяга хворал. Лусин с горечью сообщил, что дракон излишне человечен,
хотя и вмещен в нечеловеческую форму, не только бессмертия, но и солидного
долголетия ему, как и людям, привить не удается.
- Хочет видеть. Очень. Тебя, - высказался в своей обычной отрывистой
манере Лусин, и на следующее утро мы направились к дракону.
Внешне Бродяга почти не изменился. Летающие драконы не худеют и не
толстеют, не выцветают, не седеют, не рыхлеют. Бродяга был таким же, каким
я видел его при расставании, - оранжево-сизый, с мощными лапами, с
огромными крыльями. Но он уже не летал. Завидев нас, он выполз из своей
норы и заскользил навстречу. Волноподобные складки с прежней быстротой
перемещались по спине и бокам, массивное туловище извивалось с прежним
изяществом, длинный, бронированный прочной чешуей хвост приветственно
взметнулся трубой, крылья с грохотом рассекали воздух. Но все эти такие
знакомые движения уже не могли поднять Бродягу над грунтом. И огня от него
исходило поменьше: багровое пламя было пониже, а синий дым - пожиже. Я не
иронизирую, я говорю это с грустью.
- Привет пришедшему! - услышал я так давно не слышанный хрипловатый,
шепелявый голос. - Рад видеть тебя, адмирал! Садись мне на спину, Эли.
Я присел на лапу и ударил ногой по бронированному боку:
- Ты еще крепок, Бродяга! Хотя, наверно, молодых драконов не
обгонишь.
- Отлетался, отбегался, отволочился - все определения моего бытия
начинаются на "от", - безжалостно установил он и вывернул ко мне
чудовищную шею, выпуклые зеленовато-желтые глаза глядели умно и печально.
- Не жалуюсь, Эли. Я пожил всласть. Все радости, какие могло доставить
существование в живом теле, я испробовал. Будь уверен, я не потеряю
спокойствия, когда придет час прощаться с жизнью.
Продолжать разговор в таком унылом ключе я не хотел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14