Доктор Вольмут замер на секунду, но не обернулся, так что не знаю, изменилось ли при этих словах выражение его лица.— Хорошо, проверю, — на ходу бросил он.Мы с Томом присели в ожидании возвращения доктора. На рабочем столе стоял прозрачный куб с моментальными снимками семейства доктора, и это побудило Тома рассказать мне, что Гарвей Вольмут в своей жене души не чает. Я восхищенно отозвался об ее фотографии, и он поинтересовался, женат ли я.— Был, — ответил я. — Не сложилось.— О, прости меня!..— Давно это было. Сейчас она замужем вновь, а дети стали совсем большими. Один ходит в колледж, другой уже работает.— Ты поддерживаешь с ними связь?— Не так часто, как мне бы хотелось.Ненадолго повисло тягостное молчание, но Гавличек прервал его, чтобы рассказать мне о своих детях — мальчике и девочке, которые учились в школе. Затем разговор переключился на полицейские проблемы, и мы, как два старых полисмена, принялись рассказывать друг другу различные истории. Наша беседа была в самом разгаре, когда неожиданно вернулся доктор Вольмут; по осоловелому выражению его лица мы сразу догадались, что мои догадки, подтвердились.— Да, ты был прав... — со вздохом сказал Гавличек. Вольмут признался, что не ожидал ничего подобного.— Никаких признаков борьбы, — сказал он. — Абсолютно никаких: ни частичек кожи под ее ногтями, ни синяков на руках — ничего.Гавличек поинтересовался, можно ли определить, кому принадлежала сперма.— Возможно, — ответил Вольмут, — хотя полной уверенности нет — столько времени прошло. Здесь такое исследование провести нельзя, — это за пределами наших возможностей. Придется отправить образцы тканей в институт в Кливленде.— Хотелось бы узнать результаты.— Признаться, мне тоже, — сказал Вольмут.Я спросил у него, есть ли на трупах еще что-нибудь особенное. Доктор ответил, что Конни кажется совершенно здоровой — меня всегда поражало, когда такое говорилось про труп. Я спросил, не заметил ли он повреждений в районе грудной клетки или на бедрах.— Вроде нет, Мэтт, — ответил доктор. — А что это может означать?— У Мотли исключительно сильные руки, и он часто пальцем надавливал на различные болевые точки у своих жертв.Вольмут еще раз сказал, что не заметил ничего в этом роде, однако синяки, полученные перед самой смертью, зачастую не проявляются на трупе — уже через день изменение окраски заметить бывает просто невозможно.— Да вы и сами можете взглянуть на нее, — предложил доктор. — Хотите?Мне этого хотелось меньше всего, но чувство долга заставило меня последовать за ним в коридор. Мы вошли в комнату, в которой было холодно, как в холодильнике. Необычных запахов почти не ощущалось. Доктор подвел меня к столу, на котором под прозрачной пластиковой простыней лежало тело, и сдернул покрывало.Это действительно была Конни. Не думал, что смог бы узнать ее после стольких лет даже живой — не то что мертвой, однако теперь сразу понял, что передо мной девушка, которую и видел всего несколько раз больше десятка лет назад. Внутри разрасталось неприятное чувство — не столько тошнота, сколько глубокое, едкое горе.Мне хотелось посмотреть, есть ли на теле синяки, но я с трудом удерживался, чтобы не отвести глаза от обнаженного трупа; прикоснуться к нему казалось мне просто невозможным. Вольмут, однако, никаких комплексов не имел, да и какие могут быть комплексы при такой работе? Не церемонясь, он начал пальпировать край грудной клетки и неожиданно наткнулся на что-то.— Вот здесь, — сказал он. — Видите?Я ничего не увидел, и тогда он взял мою руку и приложил палец к ничем не приметному участку кожи. Тело было холодным и безжизненным. Теперь я понял, что именно привлекло его внимание — в этом месте плоть была более мягкой и податливой, однако цвет кожи ничем не отличался от соседних участков.— Так вы говорите, и на бедрах тоже? Давайте посмотрим... Х-м-м-м... Да, и здесь что-то подобное. Даже не знаю, есть ли здесь какая-то болевая точка, я в этой области не силен. Но тем не менее травма есть и здесь. Хотите взглянуть?Я отрицательно мотнул головой — это было явно выше моих сил. Оставаться в этой комнате я не мог более ни минуты. Гавличек, по всей видимости, чувствовал то же самое, и Вольмут повел нас обратно в кабинет.— Я проверил на сперму и тела детей, — сказал он, когда мы вошли в кабинет.— О Боже! — только и смог выдохнуть Гавличек.— Нет-нет, я ничего не обнаружил!.. — поспешил добавить доктор. — Просто так, на всякий случай.— Это не повредит.— А вы видели колотые раны, а?— Их было трудно не заметить.— Да, — вздохнул он. — Все они были нанесены спереди — три удара между ребрами прямо в сердце. Причиной смерти могла стать любая.— И что?— Так что же он сделал? Изнасиловал, а затем перевернул лицом вверх и убил?— Вполне возможно.— Как вы нашли ее? Она лежала на спине?Гавличек нахмурился, напряженно роясь в памяти.— На спине, — сказал он. — Она соскользнула примерно на шаг от кровати. Удары были нанесены сквозь ночную рубашку, которая закрывала ее до колен. Возможно, эта сперма попала в организм за некоторое время до убийства.— Сейчас это невозможно доказать.— А возможно, и после убийства, — сказал я, и они молча повернулись ко мне. — Сами посудите. Она лежит на спине в кровати, убийца бросается и закалывает ее, затем переворачивает на живот, поднимает рубашку, чуть оттягивает жертву от кровати, чтобы удобнее было насиловать. Затем переворачивает вновь лицом вверх и опускает рубашку. При этом тело соскальзывает с кровати на го место, где вы его и обнаружили. Убийца отправляется в ванную, где моет руки и нож. Вот вам и объяснение того, почему отсутствуют признаки борьбы, — трудно сопротивляться, когда вы уже мертвы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82