Побольше пошлости, куда же без нее. Разбавить все это завистью и гордыней. Прибавить сюда предательство, страх за свою шкуру. Помножить на невежество. И вот он – Гражданин Республики! Ты не согласен, Блишон?
– Кто я такой, чтобы не соглашаться со Святым?
– Брось. Ты не согласен. В тебе сидит эта зараза – ты слишком серьезно воспринимал дело, которому посвятил жизнь. Ты понимал, что все вокруг далеко от идеала. Ты был недоволен общественным обустройством, но считал, что от добра добра не ищут. Ты заморочен байками о братстве и равенстве, о правах Гражданина и о Свете Разума.
Ты испытываешь иллюзии по отношению к плебсу. Ты всегда неверно понимал таинство взаимоотношений тех, кто правит, и тех, кем правят.
Небо вечернего Парижа было безоблачным и звездным – полосы на небе называли здесь именно звездами. Оно вспыхивало всеми цветами радуги, его прочерчивали линии взлетающих ракет, рассыпались яркие блестки салютов. Били вверх мощные прожекторы. Париж радовался. Он жаждал благословения Святого Материалиста. Сегодня, в Праздник Пифагора, тот появлялся на трибуне Храма Природы и произносил речь – обычно короткую, зажигательную, обнадеживающую.
Над толпой реяли флаги. Светящиеся Пифагоровы Штаны занимали весь фасад огромного здания Совета напротив Храма. Вздымались плакаты. Народ ликовал. Это был веселый праздник. Из бочек лилось бесплатное вино. Раздавали бесплатную закуску. А к фейерверкам пиротехники готовились несколько месяцев и не забывали каждый год преподнести какую-нибудь новинку.
В Париж стекались люди с окрестностей, из других городов. В этот вечер прекрасно шла торговля. В этот вечер отлично чувствовали себя карманники и грабители, а для проституток храмовая площадь была истинным Эльдорадо. Неплохо себя чувствовали и шпионы, у которых завтра будет много чего рассказать руководителям канцелярий. Для некоторых этот вечер закончится ножом в сердце во время площадной потасовки. Для других – каторжными работами за длинный язык или за не менее длинные загребущие руки. Все как принято в народный любимый праздник.
– Мы хотели давно отменить этот праздник, – сказал Святой Материалист.
– Почему? – недоуменно спросил Блишон. – Его любит народ.
– А потому, что он со временем стал означать не господство выверенных рациональных форм. Он перестал быть еще одной клеткой для птиц разума. Античное неистовство удовольствия, ушедшие боги – они дают знать о себе в дни праздника.
– Да, – инквизитор-аналитик задумался. Он должен был признать истину этих слов. – А почему не закрыли?
– Потому что эта ересь невелика. В рамках положенного – это бальзам. Мы не можем требовать от людей слишком многого. Страшно, когда они начинают вспоминать о душе. Тогда они становятся неуправляемыми.
– Управление – вот гвоздь, ключ ко всему, – произнес Блишон, всматриваясь в кипение людской массы.
– Конечно. Кто бы что ни говорил, все правители Земли всегда искали способ управляться с народом. Им всегда было плевать на каждого отдельного индивидуума. Мы нашли этот способ. Все, пора.
Святой Материалист сделал шаг вперед, взялв руки микрофон. И его голос, усиленный динамиками, воспарил над толпой. Он долетал до каждого уха, ввинчивался в мозги.
– Мы – сограждане! В каждом из нас – сила, которая образует несокрушимый кулак! Нет нам преград! Нет нам запретов! Мы, Сограждане, Равные из Равных! Наши пути прямы, как линии Пифагора. Наши доблести предсказуемы, как вычисления в теореме Пифагора. Мы – вершина. К нам человечество шло тысячелетия, сбрасывая как шелуху предрассудки и сопливые рассуждения о рае на небе и страх чертей, греющих грешников в аду! Мы – вершина! Мы – суть! Мы – начало и конец! Нам не страшна смерть – страх ее мы изгнали Разумом, и каждый готов принести себя в жертву за общее дело! Нам не страшны враги – их обрубленные благостным ножом Гильотена головы будут, как и раньше, скатываться в корзины под наши благословения!
Толпа разразилась оглушительным ревом одобрения.
Святой Материалист засмеялся и негромко сказал:
– Они верят, Блишон! Они верят мне! А кто не верит – тот наполнен страхом. Он знает, что сосед, дядя, а то и родной сын могут иметь блокнот и писать, писать, писать. Мы достигли своего – они управляемы! Они предсказуемы! Они – вот в этих руках! Они верят, Инквизитор! Они считают, что те банальности и вспомогательные истины, которые человечество всегда меняло как перчатки – это и есть непревзойденные вершины Единственной Истины!… Нам, правителям, нужна рабочая, тихая, бессловесная скотина. А не те, кто мыслит о душе и назначении. Ибо наши и их цели не совпадают. Ибо мы живем. А они созданы, чтобы давать жить нам.
– Воистину так, – склонил голову инквизитор-аналитик, которого эти откровения уже не пугали, как сначала. Святой Материалист был первейшим еретиком, по сравнению с которым все остальные еретики являлись просто Образцом послушания и верности. Но Святой Материалист был из тех, кто определяет правила.
– Нелегко расставаться с привычным миром? – спросил Великий Гражданин.
– Я с ним расстался уже давно.
Неожиданно инквизитор-аналитик заметил, что у Святого Материалиста текут слезы счастья при виде человеческой массы. Он расчувствовался. Он пожирал глазами творение своих рук – ее величество ЕДИНОДУШНУЮ ТОЛПУ!
Речь была закончена. Взлетели новые ракеты. Сыпались искры, гасли, не долетая до земли.
И тут началось нечто. Над площадью будто зависло зеркало. Площадь отражалась в нем до мельчайших подробностей. Отражалось все, что происходило там, только будто подернутое паутиной трещин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98