Кинулся стрелой,Большое стадо бросив без охраны,С одним копьем, один к своей желанной.
CCCLVI И, подошедши к водам в той долине,Где Мензолой своею овладел,Глядел вокруг и, стоя посредине,«О Мензола, — сказать себе посмел, —Не верю, ты ль рушительница нынеОбета, что мне клятвой прозвенелСвященною сюда ко мне вернуться?Ведь богу, мне ль — придется обмануться.
CCCLVII Напомню ли, как тут мы обнимались,Слились в одно сплетенье жадных рук;Клялась вернуться, и очей касалисьУста — и лгал напрасной клятвы звук,И тут — не навсегда ль мы расставались?Меж нами даль горчайшей из разлук.Напомню ли, какие увереньяТы расточала, чуждая сомненья?»
CCCLVIII Перескажу ль все стоны, воздыханья,Что Африко, рыдая, издавал?И, бередя несносные терзанья,За мигом миг, вращаясь, восставал, —Малейшие любви воспоминанья,И добрые, и злые. Он страдалЧас от часу несносней и тяжеле —И кончить положил он в самом деле.
CCCLIX И он остановился над водою,Копье в руке блестящее зажалИ острие уставил пред собою,А древко в землю. «Злой Амур! — сказал. —К какой судьбе я приведен тобою!Вот умираю, грозный час настал!И все же пусть мой миг последний минет,Когда надежда вовсе дух покинет.
CCCLX О мой отец, о мать, спаси вас, Боже!Я ухожу в Аид, в угрюмый край.А ты, река, зовись со мною схожеИ мой конец страдальный означай,Какого нет мучительней и строже!И взгляду всех живых напоминайВолной, моею кровью обагренной,Что пал я здесь, любовью пораженный».
CCCLXI Промолвив так и к Мензоле взывая,Он сталью грудь насквозь себе пронзил,И, сердце та мучительно пронзая,Его сразила, юноша почил.И мертвого взяла волна речная,И дух от тела вольно воспарил,А воды, что долиною катились,Густою кровью ярко обагрились.
CCCLXII Та речка — так, как и теперь, — делиласьПониже на два разные русла.Тем, что поуже, там волна катилась,Где хижина покойного была, —Волна кровавая. И вот случилось,Был Джирафоне тут, как потеклаВода, что кровь. Сжал сердце ток бегущийПредчувствием большой беды грядущей.
CCCLXIII И вот пошел туда, не молвив слова,Где было стадо, как он думать мог.Нет Африко, — напрягши силы снова,Он по реке со всех пустился ногИскать, откуда начался суровоЗловеще обагренный кровью ток,И отчего, и кто тому причина, —И подошел, и вот увидел сына.
CCCLXIV Взглянул — лежит он в речке бездыханный,Грудь юную насквозь прошло копье, —Чуть не упав, старик в тоске нежданнойВдруг понял горе горькое свое.Взял за руку его и с несказаннойПечалью молвил: «Чье тут дело? Чье?Сыночек мой! Кто эту рану злуюНанес тебе и отнял жизнь живую?»
CCCLXV Труп вынес из воды отец несчастныйИ положил, рыдая, на траву,И проклинал он этот день ужасный:«Сын ненаглядный, как переживу?Как мать узнает: сгинул сокол ясный,Его не видеть больше наяву?..Что делать нам, убогим, в горькой доле?Одни мы одинешеньки — доколе…»
CCCLXVI И вбитое копье из сердца вынул,И на железо он глядел с тоской.«Сынок мой, кто со злобой ярой ринулЕго в тебя, с свирепостью такой,Что красный день мой уж навеки минул? —Он говорил, рыдая. — Где покой?Уж, верно, тут Дианы злое жало.Ей, ненасытной, нашей крови мало».
CCCLXVII Но вот, оглядывая неустанноКопье со всех сторон, он в нем узналТо, что при сыне было постоянно.Тут, света уж невзвидев, зарыдал:«О, что же тут за дикий случай странный?Сынок мой глупый, бедный! — он сказал. —К нему пришел ты сам ли злой судьбою,Расчелся ль кто твоим копьем с тобою?»
CCCLXVIII Потом, поплакав долго и уныло,Он сына поднял на плечи себеИ с тем копьем, что было так постыло.Отнес его домой, к родной избе.И матери поведал все, как было,Все время плача, о лихой судьбе,И, показав копье, того не минул,Как сам его из груди сына вынул.
CCCLXIX А плакала ли мать тут безутешно,Об этом никому не нужно слов,И не пересказать бы мне, конечно,И вопль, и плач, и поздний тщетный зов,И как она, страдая в тьме кромешной,Кляла Фортуну и самих богов,Лицом к лицу сыночка прижималасьИ в муках, и рыданьях надрывалась.
CCCLXX Но наконец, как чтить умерших строгийПовелевал обычай той порой,Так тело, после скорби слезной, многой,Рождавшей плач, и жесткий вопль, и вой,Сожгли, рыдая с мукой и тревогой,С великой, безутешною тоской,Как те, что в этой жизни благо зналиЕдинственное — и его теряли.
CCCLXXI А после пепел стынущий собралиКостей сыновних и к реке пошли,Где воды все багряные бежалиИ кровью сына милого цвели.У берега там землю раскопалиИ пепел в ней глубоко погребли,Чтоб имя там его не погасало,Но реку навсегда знаменовало.
CCCLXXII С тех пор, как ныне, реку люди сталиПрозваньем Африко именовать:И там в тоске и горе пребывалиОтец-страдалец, мученица мать.Так Африко окончил жизнь в печали.О милом память — речке сохранять.Оставим их и возвратимся сноваМы к Мензоле, о ней продолжу слово.
CCCLXXIII А Мензола тем временем страдалаИ грустно, и раздумчиво жила.Но все ж, поняв, что облегчить нималоВсего, что совершилось, не могла, —В неcчастиях терпенье обреталаИ, как бывало, снова начала,Хоть изредка, с подругами встречатьсяИ, хоть и против воли, оживляться.
CCCLXXIV И повстречать не раз ей приходилосьТех нимф, что были с ней, когда онаДосталась Африке. Все, что случилось,И все другие знали уж сполна, —Не о грехе, конечно: говорилосьО том, как честь успешно спасена.И Мензола, умея лицемерить,Заставила в свое спасенье верить.
CCCLXXV И с каждым днем спокойней становиласьИ тверже Мензола, убеждена,Что к ней все уваженье сохранилосьЕе подруг, считавших, что она,Как и они же, чести не лишилась,И лжи ее поверивших сполна,Так что казалось ей, что и ДианаУж ни греха не вскроет, ни обмана.
CCCLXXVI Не значит это, что она изгналаИз сердца Африка, иль чтоб моглаЗабыть услады прежние, — нимало;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23