Сияние охватило ее, став теперь ослепительно ярким. — Но что мне делать? Как переломить происходящее? Подскажите», — взмолилась она. Но голоса пропали, слившись в нечленораздельный гул. Более или менее похожий на раскаты дальнего грома.— Ну, и что теперь? — спросила Хессет.Тяжело вздохнув, священник опустился на скамью.— И в самом деле — что? Мне ведь самому не развернуть этот чертов корабль, не так ли?— А если бы вам это удалось? — спокойно поинтересовалась Хессет.У священника перехватило дух. Возникла долгая пауза.— Возможно, я так и поступил бы, — пробормотал он в конце концов. — Но какое это имеет значение? Решение ведь уже принято — и не нами. А нам самим в Адскую Забаву не повернуть.Теперь Йенсени слышала нечто иное — тоже шепот, однако другого рода. Как будто ветер подул в их сторону над океанским простором. А вместе с ветром и барабанная дробь дождя, и раскаты дальнего грома. Все это было слишком тихо, чтобы кто-нибудь другой мог услышать, да и она сама не расслышала бы ничего, не охвати ее неописуемо яркое Сияние.— Черт побери, — пробормотал священник. — Ненавижу плавать по морю.И вот он ушел, дверь захлопнулась и за ним, оставив их наедине друг с другом — Йенсени и Хессет.Во тьме.С Сиянием.С музыкой начинающейся бури…За все месяцы, проведенные в море, Дэмьен так и не научился разбираться в плавании под парусом. Нет, он понимал, что попутный ветер хорош, а встречный плох, и хуже всего полное безветрие, потому что оно означает безрадостную альтернативу: либо застыть на месте, дожидаясь, пока не повеет хотя бы легкий бриз, либо, как следует помолившись и сосредоточившись, развести пары и надеяться на то, что это сработает. Но прочие тонкости ходьбы под парусом так и остались для него тайной: он не знал, когда надо убрать часть парусов (но, конечно, не все), когда, почему и под каким углом развернуть, не знал, почему ветер, дующий сбоку, может при определенных условиях оказаться самым лучшим, не знал языка тонких — и даже тончайших — намеков, которыми море и ветер извещают о приближении настоящей опасности.Зато он научился разбираться в поведении людей на борту. Проведя в море всего месяц, он уже умел узнавать о дожде по определенному выражению на лице Раси, а что касается более или менее бесцеремонных повадок капитана Рошки, то они и вовсе стали для него своего рода барометром. А через четыре месяца плавания он начал узнавать о приближении бури по особого сорта ругательствам, которые изрыгал боцман, и по кушаньям, которые готовил на ужин кок.И сейчас, хотя экипаж «Королевы пустыни» был для него новым и незнакомым, а свистки, которыми изъяснялись между собой члены команды, так и остались для него загадочными, то же самое чувство подсказало Дэмьену, что происходит нечто странное. И даже если бы он не заметил, как Москован то и дело отправляется в рубку свериться со внезапно спятившими приборами, ему стало бы ясно, что условия, в которых протекает плавание, стремительно меняются: это было видно по тому, как держатся матросы, делая привычное дело; это было написано на лице у боцмана, мрачно уставившегося в морскую даль. Дэмьен вспомнил о череде шквалов, сквозь которые им пришлось пробиваться в Новоатлантическом океане; в ходе одного из этих штормов судно пострадало так, что пришлось пристать к берегу для починки, и пристали они к одному из только что народившихся островков, настолько молодому, что от охлаждающейся береговой полосы еще валил пар, — и теперь Дэмьен похолодел, сообразив, что их ждет нечто в том же роде.«А ведь перед выходом в море Москован утверждал, что погодные условия хороши. Он точно говорил, что денек-другой хорошая погода простоит». Но Дэмьен понимал, что такие предсказания никогда не бывают стопроцентными. Даже на планете Земля, как сказано в книгах, погоду так и не научились предсказывать точно.Он увидел Тарранта и направился было к нему. Однако при его приближении Охотник едва заметно покачал головой, словно давая понять: «Нет. У меня не больше информации, чем у вас». Черт побери, как недоставало им Рошки! И всей той команды. Они бы никогда не допустили того, чтобы пассажиры встретили бурю, не будучи извещены о ней заранее.В конце концов, когда вся возня с перестановкой парусов была завершена, Москован дал пассажирам определенные пояснения.— Ветер меняет направление, — буркнул он. — И давление стремительно падает. Это недоброе предзнаменование в любых водах, а что же касается здешних… — Он мрачно покачал головой. — Скорее всего, буря идет прямо на берег. И это означает, что она буквально расплющит нас, если мы будем придерживаться избранного курса.— Значит, это, насколько я понимаю, исключено, — невозмутимо произнес Таррант. — И что же нам остается?Капитан окинул взглядом свирепые, с белыми барашками, волны, накатывающиеся на корабль со всех сторон.— Надо войти в какую-нибудь бухту, — сообщил он. — Ничего другого не выйдет. Через час мы укроемся вон за тем мысом, времени должно хватить. Гавань в Адской Забаве хорошо защищена со стороны моря, и там мы будем в безопасности, если, конечно, успеем вовремя. — Он остро посмотрел на Тарранта. — И если у вас нет категорических возражений. Но если таковые имеются, то давайте выкладывайте свои соображения немедленно.Таррант молча глядел в морскую даль. Молчание затянулось настолько, что Дэмьен подумал: «А вдруг Охотник не расслышал слов Москована?» Но в конце концов Таррант сказал:— Возражений нет. И изменить происходящее я тоже бессилен. Так что поступайте по своему разумению.Когда Москован оставил пассажиров, Дэмьен осведомился:— Что, нет под рукой необходимой энергии?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106