Разговоры за столом были об одном – как поживал Ян все это время, как выросли дети и как бежит время. Наконец хлопнула входная дверь, и собака побежала встречать хозяйскую дочь.
– А вот и Рута воротилась, – подмигнул Яну Паукштис. – Бьюсь об заклад, Янку, ты ее теперь и не узнаешь.
Размягченная от воспоминаний и выпитого красного вина хозяйка улыбнулась и тут же украдкой бросила внимательный взгляд на Яна, с улыбкой ожидающего, когда в комнату войдет его былая подружка.
Дверь отворилась, и в комнату вошла… Нет, это была совсем не Рута! Ян даже приоткрыл рот от удивления. К столу подошла смущенно улыбающаяся девушка в длинном сером сарафане, сероглазая, с ямочками на щеках и длинной и толстой светло-русой косой, конец которой с маленьким синим бантиком она медленно сгибала и мяла в руках. Именно эта ее еще детская привычка и напоминала о той, прежней Руте, над которой Ян верховодил и при случае мог отвесить подзатыльник или дать щелчка. Девушка была очень красива, причем совсем не той броской внешней красотой холодных светских красавиц, которых Ян видывал в военное время проезжающими в богатых экипажах с лакеями и охраной. В ней словно жило тихое и неяркое зимнее солнышко, пробивающееся сквозь лесные ветки ясным февральским днем, радующее душу и напоминающее сердцу – скоро весна…
– Ну, поздоровайся с Яном, – захохотал крайне довольный произведенным на гостя эффектом Юрис и тут же крякнул, получив сзади жесткий и весьма ощутимый толчок жениной руки.
– Здравствуйте… Янек, – тихо сказала Рута, и Яну показалось, что от этого мягкого и нежного голоса что-то в его душе перевернулось вверх тормашками и теперь так и останется навсегда.
– Здравствуй, Рута. – Как всегда в минуты волнения предательский голос подвел Коростеля, и слова вышли какими-то хриплыми, точно у него в горле першило.
– Да у тебя, дружок, в горле, кажись, пересохло, – смекнул хозяин и подмигнул жене. – Нацеди-ка нам, дражайшая Гражина, нашего яблочного, того, помнишь?
Жена Юриса улыбнулась и указала Руте, присевшей за стол напротив Коростеля, на широкий коричневый кувшин, стоявший в стороне от всех угощений.
– В доме хозяйка молодая растет, Юрис, она и поухаживает за гостем.
Торговец понимающе хохотнул и сгреб воедино все рюмки.
– Сейчас нас Рута угостит моим любимым, яблочным, может, это винцо тебе что-нибудь и напомнит, Янку, а?
Рута осторожно наполнила рюмки и поставила их перед родителями и Коростелем. Себе она налила половинку, а Бронису, поспешно и с готовностью подставившему свой стакан, улыбнувшись, погрозила пальцем.
– Давай, сынок, за встречу, – с чувством проговорил Юрис и опрокинул рюмку, сразу показавшуюся удивительно миниатюрной и хрупкой рядом с его широким и каким-то поразительно прямоугольным ртом, обрамленным кустистыми усами. Все выпили, и тут-то Коростель неожиданно понял, о каких яблоках только что говорил хозяин. У Паукштисов росли удивительные яблони, плоды которых пахли осенней прелью листопада – не густо и сильно, а легко и сладко. За этими ранетками, собственно говоря, и лазал к ним в сад юный Ян, хотя тогда его привлекал не столько необычный букет, сколько густая сладость яблок и их кажущаяся доступность за невысоким заборчиком. Видимо, старина Паукштис сохранил приязнь к этому сорту и разыскал его на Побережье, потому что никакие привозные саженцы не успели бы прижиться на этой земле песков, нанесенных когда-то неустанным морем.
– С этими яблонями вообще отдельная история, – словно услышал мысли Коростеля Паукштис. – Ты, наверное, думаешь, старина Юрис увез с собой все хозяйство, вплоть даже до деревьев или, скажем, саженцев?
Ян только развел руками, а Рута мило улыбнулась и подложила ему на тарелку закуску. Коростель одними губами поблагодарил ее, и девушка вновь улыбнулась ему в ответ.
– Нет, может быть, из-за этих яблок и осел я в Юре, – почесал затылок дядька Юрис. – Как уехали мы с-под Аукмера, так и помотало по белу светушку, раза три пытались зацепиться – все никак не сподобилось. А тут дом с садом был, зашли мы в него и видим – яблоньки наши, ранетки полосатые, стоят себе, покачиваются на ветру. И знаешь, Ян, закрыл я глаза, стою, вслушиваюсь, и веришь ли – будто дома себя ощутил, под яблоньками этими. Открываю глаза, а их щиплет, проклятых, ровно соринка какая попала, а девоньки мои, Гражина с Рутой, и говорят: остаемся, мол, папаша, тут, хватит уже мотаться по свету, судьбу-кручину испытывать. Так и остались, прижились тут, а все ж вспоминаем порой нашу деревеньку, как да что.
После чего наступило молчание: тетка Гражина стала разливать чай, а Юрис с преувеличенным вниманием стал копаться ложкой у себя в тарелке, в которой, честно говоря, уже были одни мослы да огрызки, совсем негодные в пищу. Рута сидела, опустив глаза, и Ян каким-то шестым чувством ощущал, что она смущена его присутствием.
– Что ж уехали-то? – больше из вежливости спросил он, чтобы хоть как-то нарушить затянувшуюся паузу.
– Тому причин немало, – сокрушенно вздохнул Юрис, и хозяйка, приготовившая чай, села и тоже очень похоже на мужа вздохнула. – Нужно было из нищеты выбираться, и дети начали подрастать… – как-то неопределенно глядя перед собой, молвил хозяин, и Ян в душе ругнул себя за то, что затронул тему, видимо, неприятную Юрису и его жене.
– Ну, вот что, – заявила тетка Гражина. – Бери-ка ты, Рута, чайник и отправляйтесь с молодым человеком в сад. Вот вечер какой чудесный, посидите, поболтайте о своем, молодом. Ты, Янек, надеюсь, нашу Руту еще не позабыл?
– Да вроде бы нет, – неуверенно протянул Коростель и поймал на себе внимательный взгляд Руты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130