– Но от тебя все равно попахивает мертвечиной. Ты уж извини.
Птицелов красноречиво сплюнул, а чахоточный зорз у него за спиной зашелся в мучительном, сухом кашле. Холодало уже заметно – некоторые воины поеживались на ветру, кутались в плащи, запахивали шеи большими платками, которые чудины расписывают символами своих родовых предков. Книгочей болезненно ощутил, как у него стало пощипывать пальцы ног. В воздухе оживал, разрастался и крепчал самый настоящий морозец, что для летнего времени или даже поры ранней осени было невероятным.
Патрик спиной чувствовал, что паром уже приблизился настолько, что должны быть видны темные обугленные полосы на его невысоких бортах. Видели это и враги – воины загалдели, наперебой указывая друг другу на подходящую к берегу лодку Великой печали, о которой они что-то смутно слышали лишь в легендах и рассказах знахарей и колдунов. Шедув тоже быстро оглянулся.
– Ты напрасно надеешься на Гара, – заметил Птицелов, постукивая о сапог легким прутиком. – Он не поможет тебе. Приглядись внимательней.
Это могло быть уловкой, но Шедув поверил, хотя прежде чем обернуться еще раз, он сделал несколько шагов назад, ближе к краю платформы. Книгочей с тревогой ждал, не упуская из виду ни одного движения в стане воинов.
– Посмотри и ты, всезнающий друид, – бросил Птицелов. – Может быть, эта картина несколько охладит ваш пыл. Хотя, – он тоже слегка поежился, – становится и впрямь прохладно. Даже чересчур, если только я верно осведомлен о порядках в здешних местах.

Паром подошел уже почти к самой пристани. Посредине его неподвижно стоял Гар. На лице псоглава застыло невероятное напряжение всех его сил, но сдвинуться с места паромщик не мог. На него было наложено заклятие, но какой силы и природы должна была быть магическая словесная формула, чтобы сковать невидимыми цепями по рукам и ногам это фантастическое существо, представить было невозможно. У псоглава сейчас жили только глаза, которые медленно переводили свой взгляд с одного зорза на другого. На воинов Гар не смотрел. И еще Книгочею показалось, что в глазах паромщика застыл какой-то немой крик или призыв, хотя губы его были плотно сомкнуты.
– Ну, как? – поинтересовался Птицелов, обращаясь к Шедуву. – Прошу понять меня верно! Это вовсе не демонстрация силы, просто дорогу туда, – зорз указал на темнеющий вдали противоположный берег, – мы найдем и сами. Провожатые нам не слишком нужны. Но река, похоже, пропустит нас только с ним.
Птицелов указал на застывшее изваяние Гара.
– На той стороне нет места смертным, – возразил Шедув. – Думаю, у вас еще есть возможность возвратиться.
– А у тебя еще пока есть возможность подумать, – в тон ему ответил Колдун, массируя и разминая пальцы. Из его рта уже показался слабый парок – холодало нешуточно.
Отпущенник положил руку на эфес меча – таков был его безмолвный, но красноречивый ответ.
– Думаю, ты совершаешь ошибку, – сказал Птицелов так, словно искренне желал добра старому другу. – Мы все равно взойдем на паром, чего бы это нам ни стоило. Разница только в том, что тут скоро будут трупы – много. Или их не будет вовсе.
Он с сомнением взглянул на Шедува и Книгочея, словно стремясь убедиться в том, что их действительно можно убить обычным земным оружием, или же отпущенника и друида все-таки придется устранять каким-то другим, менее приятным способом.

И вдруг среди воинов произошло замешательство. Кто-то быстро и бесцеремонно пробирался сквозь их ряды, поминутно бормоча извинения и недовольно бурча что-то об опоздании. Воины недовольно расступились, и к причалу стремительно выскочил запыхавшийся старичок. Он был лыс, как коленка, одет в какое-то подобие монашеского рубища с оборванными тесемками и зияющими прорехами в самых причудливых местах, словно перед тем, как появиться в этом скорбном месте, его долго трепали базарные собаки. Тем не менее, уверенности ему явно было не занимать. Чуть ли не растолкав дюжих воинов, умудрившись даже вычурно обругать кого-то из этих отборных головорезов, старичок пробился к причалу. Он бегло оглядел обороняющих его отпущенника и друида и затем строго воззрился на Птицелова, который, похоже, был в некоем замешательстве от появления на сцене нового персонажа явно пробуксовывающей драмы.
– Я, прошу меня простить великодушно, часом, не опоздал?
Старичок смотрел на Птицелова, требуя ответа, а у зорза, похоже, иссякали последние капли терпения.
– Смотря куда, добрый человек, смотря куда, – ответил Птицелов, а Старик взглянул на него одним глазом. Его белок неестественно вывернулся, и у Книгочея невесть отчего вдруг отчаянно зачесался собственный глаз.
– Ну, как же, – продолжал старичок, – как я понимаю, тут меня должна ожидать, в некотором роде, эээ… ладья. Скорбный челн, так сказать, – поправился он, обращаясь непосредственно к Птицелову.
– Сегодня твой скорбный челн отдыхает, – презрительно сказал сквозь зубы Старик. – И тебе тоже советую пока отдохнуть. Полежишь где-нибудь тут, в тенечке, глядишь, и дождешься своей судьбы.
У зорза, как и у всех остальных участников драмы, уже струился легкий парок изо рта, поэтому эти слова из его тонких уст большой ящерицы прозвучали откровенно издевательски, что не ускользнуло от внимания странного опоздавшего.
– Видите ли, почтеннейший, – сказал старичок со смесью обиды и внутреннего достоинства, – я обучался в лучшей академии Дерпта, прослушал курс высшего магнетизма и корпускулярной алхимии, а также немало других наук, к которым, поверьте, имею глубокое, а отнюдь не поверхностное, как вы, может быть, изволите полагать, приобщение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127