Снаружи не было никаких знаков, по которым она могла бы отмерять время, не было и внутренних часов в ней самой. Она не слышала, как бьется сердце, как шумит кровь в ушах, не ощущала ни голода, ни жажды — одно лишь терпеливое ожидание. Если не считать неуклюжего, но непрерывного потока мыслей и воображения, она вообще была лишена признаков существования, и вскоре начала превращаться в настоящую королеву безмолвия, ибо мысли стали застывать, и воображение — леденеть.
Вначале это терзало ее, ей хотелось, по крайней мере, слышать, что говорит ей тело, но терзания длились недолго. Скука, как пришло ей в голову, — лишь темная спутница спешки, и по-настоящему уравновешенный ум она терзать не способна. Нелл уловила тот факт, что томительное давление будничности ослабло, и, наконец, она обрела такое состояние разума, в котором не было принуждения, болезненной отстраненности или забавы. Она была рада этому новому состоянию, которое показалось ей истинной зрелостью.
Ее дед, во время одного из редких полетов фантазии, однажды сделал предположение, что такие умственные феномены как скука и чувство прекрасного — сравнительно новые вещи в эволюции, специфические признаки культуры. Основанной на амбициозном, прогрессивном, безудержном индивидуализме. «Когда крестьянам Темных Веков было нечем заняться, то они и занимались — ничем, — говорил сэр Эдвард. — То, что мы зовем скукой, для них было благодатью, ибо ощущение, когда не нужно ничего делать, должно быть просто драгоценным в ежедневной трудовой рутине и их вечной суете дискомфорта. Как еще можно представить себе Рай, кроме Рая пустоты, принимая во внимание то, что их неискушенному уму было трудно вообразить какие-либо яркие удовольствия и соблазны? У них не было средств массовой коммуникации, не было признаков внутренней жизни. При всей их латентной разумности и технических навыках, таким людям не хватало всего лишь нескольких аспектов того, что для нас составляет человеческую природу. Когда современные люди пытаются представить себя на месте далеких предков, они совершают антропоморфную ошибку».
Все изощренные аргументы ее деда, в конце концов, приходили к этому выводу.
— Значит, скука и чувство прекрасного — доказательства нашего ментального превосходства? — спрашивала она в то время, зная, что этот разговор риторический.
— Есть лишь один способ посмотреть на это. Вся эволюционная история человека означает сохранение остатков, связанных с незрелостью, в зрелом состоянии. Средневековый крестьянин, не знавший ни скуки, ни красоты, был более зрелым, чем мы, со всей своей детской невинностью. В этом смысле, наше так называемое превосходство — скорее, улучшенная разновидность инфантилизма. Если бы не угроза скуки и не стремление к красоты, мы не могли бы получить такого удовольствия в тяжелом деле выживания и обучения, роста и поиска нового.
«Но здесь ведь Подземный мир, — подумала Нелл, уже сейчас. — Это мир за пределами жизни. Здесь, как нигде, у нас есть шанс обрести настоящую зрелость и завершенность. Пожалуй, я сейчас в процессе становления более полным человеком — чем любой, кто был обречен умереть в семьдесят лет».
Даже не поворачивая головы, Нелл могла краем глаза видеть Аида. Он тоже не двигался, но на лице его застыло выражение, наводящее на мысль, что с ним происходят небольшие изменения. С самого начала он казался задумчивым, встревоженным, печальным, но по прошествии времени эти признаки стали сильнее и глубже. Она подозревает, что, хотя он здесь в безопасности, в этом защитном бункере, ему все же не избежать войны.
Какое выражение написано на ее лице, Нелл не знает.
Свобода от скуки стала не единственной неожиданной милостью, которую Нелл испытала во время своего длительного пребывания в Подземном мире. Ожидаемое проклятье одиночества тоже не сумело произвести на нее серьезного впечатления. Она наблюдала за группами теней, то и дело возникающими на расстоянии, не жалея, что они не приближаются. Иногда ее терзало любопытство, когда на горизонте показывалась особенно большая толпа, заполняя все пространство, но она никогда не жалела о том, что не может покинуть трон. Нелл догадывалась: такое количество посетителей может означать, что на земле погибли миллионы за прошедшие часы, но чувство трагедии от происходящего не возникало.
Когда, спустя продолжительный промежуток времени, толпы теней поредели и под конец вовсе исчезли, ее больше никто не тревожил и не беспокоил.
Привыкнув к этому временному состоянию терпения и умиротворенности, какое, видимо, приходит ко всем бессмертным в послесмертии, она все же обрадовалась, когда вновь обрела способность слышать собственные слова. Когда же поняла, что может двигаться и говорить все, что захочет, то не знала, что сказать.
Первоначально никаких желаний и целей у нее не было, но, как прежде ей пришлось какое-то время привыкать к состоянию безгласного медиума, так и сейчас — возвращаться к обычному состоянию самовосприятия. Она медленно формировала в себе желание задать вопрос — любой вопрос — своему хозяину и партнеру, и наконец выбрала один.
— Почему ни одна из теней не приближается к Трону Судьи? — спросила она. — Разве назначение Хозяина Подземного мира не заключается в том, чтобы призывать к себе людей за их грехи, совершенные ими при жизни?
— Большинство людей давно перестали верить в божественное право королей и прочих правителей, — печально сказал он. — Большинство вообще считает, что их деяния подсудны лишь им самим. — Что же до остальных — пусть себе судят друг друга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137