— Бессмертие не такая уж хорошая вещь, — пояснил Одиссей. — Что толку жить вечно, придется провести всю жизнь в пещере, в компании того, кто тебе не по душе. Она пообещала мне чудесные сны, разумеется… но у меня есть подозрение, что, будь я человеком, кому охота видеть все эти сны, Каллипсо не выбрала бы меня. Она оказалась неплохой — позволила мне уйти, даже помогла отыскать дорогу. Почему боги таковы, Пелорус? Почему они вежливы с нами, почему заключают сделки и просят нас об услугах, хотя могут попросту задуть тебя, как свечу, или сделать из тебя то, что им нужно. Если бы я мог разглядеть в этом какой-нибудь смысл… хотя, сейчас уже слишком поздно. Как думаешь, Каллипсо посмотрит на меня сейчас, когда я стар, если вернусь на Огигию?
— Если бы боги не нуждались в людях, то зачем они вообще их создали? — сказал ему Пелорус. — Что же касается причины, зачем им нужны люди… большинство из них в такой темноте, как и вы, и даже те, кто вершит дела, не всегда знает, что делает. Но ты можешь быть абсолютно уверен в одном: если кто-то из них и знает или узнает, в чем дело, то нам они не скажут — и именно по той причине, которую ты упомянул. Они не хотят, чтобы мы могли предъявлять собственные условия, когда они станут заключать с нами сделку. Они хотят быть способными соблазнять, дурачить и шантажировать нас — чтобы мы делали все, что им от нас потребуется, и не знали, чего просить взамен.
— А ты не думаешь, что, рано или поздно, настанет день, когда мы выполним свою миссию? — задумчиво проговорил Одиссей, рассматривая пустую чашу из-под вина. — Решат ли они однажды, что получили желаемое, и теперь наш мир можно попросту стереть — или отложить в сторону до лучших времен, когда он снова им понадобится?
— О, да. В этом нет никаких сомнений — именно так все и будет.
— И, может быть, тогда они соизволят сообщить нам, для чего мы были им нужны?
— Весьма возможно. Но я в этом сомневаюсь. Куда предпочтительней нам самим это выяснить. И чем скорее, тем лучше. Это нелегко, но мы должны попытаться.
— Хорошо, — хмуро проронил Одиссей. — Я всегда считал себя самым умным человеком в мире — а я-то уж посмотрел мир — но даже у меня не было ни малейшей догадки. Если я не могу выяснить этого, кто может?
— Одно из преимуществ быть человеком и смертным состоит в том, что каждое новое поколение получает возможность учиться у предыдущих, не будучи пойманным в ловушку привычек и догм. Записи твоих открытий могут перепутаться, кусочки — утратиться, но в главном они останутся в памяти — и, конечно, к ним будут обращаться. Они станут частью наследия, значение и ценность которого, может быть, не будут так уж очевидны потомкам, но оно все равно останется для них доступным. И вовсе не интеллект какого-то одного человека пробьет брешь в тайнах богов, но аккумулированная мудрость всей человеческой расы. С каждым новым поколением наследие будет расти, а надежда — возрождаться… и, если придет время, когда боги захотят положить конец нашему миру, ибо в нем не останется больше целесообразности для них, им это покажется не таким уж легким занятием.
— Отличная идея! — воскликнул Одиссей, воодушевленный этим рассуждением, посылая собеседнику лукавую улыбку. — Для вервольфа ты здорово соображаешь, а?
— Да, пожалуй, я поумнее, чем простая карманная собачка, — проронил Пелорус, подхватывая тему.
— Ты оказал мне большую услугу на Ээе, — вспомнил герой. — Я никогда не забывал этого. Эта Цирцея… что за женщина!
— Я сам едва вырвался от нее, — согласился Пелорус.
— А Навсикая… Иногда я думаю: как жаль, что они навевают на меня ностальгические воспоминания. Пенелопа совершенно состарилась за те десять лет, а моя память, я полагаю, добавила ей новых морщин. И все же… о ком я действительно жалею, даже спустя столько времени, это Елена. Вот это настоящий персик!
— Наши пути ни разу не пересеклись, — объяснил ему Пелорус. — Даже вервольфы могут находиться в один момент времени лишь в одном месте. Так что я пропустил целую войну. Жаль — ты не думаешь, что не помешало бы еще побывать еще на одно, чтобы сравнить их?
— Вот уж нет, — отозвался Одиссей. Троянская война была величайшим карнавалом разрушения. Чистым безумием. Я просто рад, что оказался на выигравшей стороне. Больше никогда.
— И все же, кто знает, что ждет нас в будущем? Кроме Тирезия, конечно… и богов… и сивиллы из Кум?
— Забавная штука — жизнь, — произнес Одиссей, при этом слегка рыгнув. — Секс, смерть, прихоти богов… и все же было бы здорово узнать, ради чего все это. Может быть, ты еще будешь здесь, когда это выяснится.
— Может быть, и буду, — согласился Пелорус.
Часть 3. Паутина вечности
И воззвал из храма великий глас, и сказал он семи ангелам: «Ступайте своим путем, и опрокиньте свои фиалы, полные гнева на Господа, над землею.
Откровение Иоанна Богослова. 16:1

1.
Пока длится боль, Мандорла — снова волчица. Боль, которую чувствует волчица, такая же интенсивная, но ей недостает значения, которое боль имеет для человека; она не имеет связи с ангстом , который определяет самосознание, и так аккуратно встроен в память, что не оставляет психических ран. Для волка не так трудно присоединиться к компании ангелов, как человеку.
Бестелесная, если не считать некоей воображаемой формы, которую ей смогли одолжить ангелы, Мандорла не может произвести превращение в человека, но ее разум, тем не менее, восстанавливает самосознание. Самая тяжелая боль уже позади, но остался невыносимый дискомфорт, заполняющий промежуток ожидания.
Когда ожидание заканчивается, дискомфорт остается, воспринимаемый как легкое, но нестихающее физическое напряжение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137