его второй выстрел — совершенно безупречный по технике исполнения — тоже не сумел причинить вреда телу англичанина, что величал себя Асмодеем.
«Все это сон, — думал он. — Он пройдет, слишком уж груба имитация реальности».
Лапа, державшая его, поднялась выше, и на секунду Анатолю показалось, что сейчас его швырнут на каменный пол — но не это стало завершением его участи. Чудовище смотрело на него и, несмотря на отсутствие рта, который мог бы улыбаться, в огромных зеленых глазах как будто блеснула усмешка.
«Он смеется надо мной! — подумалось Анатолю — Смеется над моим неверием! Но я прав. Этот несчастный не может отрицать своего неправдоподобия, невероятности войти в реальный мир смертных людей».
И, несмотря на то, что он находился прямо перед лицом демона, символизирующим ад как он есть, его неверие крепло. Мир по-прежнему оставался миром, каким был всегда, несмотря на фантазии церковников. Он захотел крикнуть: «Ну же, забери меня в свой ад, я плюну в лицо Сатаны!» — но времени на это не оставалось.
Когтистые пальцы, держащие его, начали сжиматься, один из них достиг горла Анатоля, перекрывая дыхание. Рана на голове, похоже, снова открылась, боль в ноге стала невыносимой.
«Где же Дева? — подумал он, хотя, скорее, то было ощущение, а не мысль. — Где же спасительница Франции, ведь она так нужна мне?»
В воздухе не пахло серой или дымом. Ощущались лишь запахи курений и горящих свечей — сладкие и едкие одновременно, а во рту стоял вкус дезинфицирующих средств. Он хотел сказать себе: «Я выполнил свою миссию! Я убил Антихриста Асмодея!» — но на это тоже не осталось времени.
Он упал, погружаясь в темноту, в Пустоту.
4.
Земля была твердой, мокрой и ледяной. Стрелы смертельного холода вонзались в беспомощное тело. Оно стало таким тяжелым; он не мог пошевелить даже пальцем. Руки — словно наковальни, ноги — что древесные стволы. Темнота навалилась на него, как черная земля, сокрушая душу, если только ее можно сокрушить. И все же, когда грубые руки схватили его и перевернули на спину, он оказался легким, словно кукла-марионетка.
Какой же силой обладают эти чудовищные руки?
Свет, бивший в глаза, словно исходил из мощного прожектора, ровный, как солнечный луч в зимний полдень, и ему некуда было деваться — приходилось терпеть эту яркость.
Должно быть, вокруг в темноте собрались и другие, скрываясь за солнцем-прожектором, их огромные лица с отблесками звезд смеялись над ним — демоны, что принесли его на край своего лже-Творения. Их было трое или четверо, может быть, и больше. Кто бы мог пересчитать демонов, коих повергли во тьму Архангел Михаил с его легионами серафимов? Уж точно не Анатоль, несчастный безбожник Анатоль, всего лишь странник в мире, которого не создавал, в который не погружался и, более того, никогда не верил.
Ему бы подождать просветления, их просветления.
Он вдруг понял: свет, резавший глаза, вовсе не солнечный, а исходит из магического глаза, венчающего голову барана, образ которого украшал алтарь. Внутренний глаз, чей взгляд пробился сквозь пелену и глядящий в самую суть, где затаились чудовищные монстры. Этот глаз смотрел сейчас вглубь Анатоля, следил за его действиями, за ненавистью, что приукрашивала благородные жесты.
Тем временем одно лицо повернулось из тени к свету. Пожалуй, если он на самом деле лежит на холодном каменном полу в одном из подвалов Парижа, то лицо это принадлежит человеку, склонившемуся над его израненным телом, в то время как остальные стоят вокруг, а кто-то держит фонарик на уровне живота. С другой стороны, вдруг это, и вправду, чистилище, — значит, склонившийся над ним не кто иной, как ангел-писец, призванный пересчитать все грехи его души. «Если это действительно нейтральная полоса, — думал он, — что тогда? Не Дева же это Орлеанская? И не ее темный собрат? Если оно все же заговорит, пусть говорит по-французски. Пусть не окажется бошем… или британцем!»
— Анатоль? — голос звучал горько и как будто ворчливо, но — по-французски. — Анатоль? Это и вправду ты?
«О, да, — подумал он. — Это я. Уж в этом-то я уверен, и, пожалуй, только в этом. Где бы и с кем бы я ни был, я остаюсь Анатолем, и навсегда». Но это открытие буквально утонуло в приступе ярости, обрушившейся на него, когда он узнал голос.
— Ты!! ! — закричал он. Слово вылетело, словно плевок. Он не сумел произнести: «Отец». Пытался добавить поток ругательств, но, стоило шевельнуть головой, как боль тисками сжала горло, лишая дара речи. Он едва сумел вздохнуть.
— Ох, Анатоль!
Слова, казалось, долетают издалека, в то время как лицо, маячившее перед ним при свете лампы, размером достигало луны, что глядит с неба. — Анатоль, что ты наделал?
«Что я наделал? А кто отдал последнего из рожденных своих сынов в руки сумасшедшего убийцы? Кто бросил собственное дитя на растерзание? Негодный Абрам, угодливый слуга тьмы, безжалостный Антихрист, величающий себя Асмодеем!
— Ты не понимаешь, Анатоль, — голос звучал успокаивающе и в то же время сердито, хотя и жалуясь. — Ты должен был прийти ко мне. Ты думал, я глупец?
«Да».
— Ты считал меня сумасшедшим?
«Да».
— Думал, я пойду на такое, не имея на то причины, не имея доказательств и знаний?
Не существовало ни причин, ни доказательств, ни убедительных знаний, чтобы объяснить или оправдать подобное деяние. По крайней мере, их не открылось Анатолю, прежде чем демон схватил его и разрушил его тело. Разве что все это сон, иллюзия, фантом, навеянный фосгеном, отравляющим клетки мозга. Если только…
— Слушай меня, Анатоль. Война, в которой ты сражаешься, это последняя война — призванная истребить все войны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137