— Так вот для чего я понадобилась! Для того, чтобы служить вознаграждением!
Махалалел как будто забавлялся ее раздражением. — И еще ради красоты, — добавил он, и его красивые губы изогнулись в ироничной усмешке. — Для Творцов красота имеет собственное обоснование, она не бывает утилитарной.
— Если ты считаешь, что существо, подобное мне, удовлетворится таким объяснением, то ошибаешься, — проговорила Мандорла, мастерски подражая его усмешке и даже голосом изображая ту же медовую велеречивость, с которой прозвучали предыдущие слова Творца.
— Удовлетворение никогда не входило в мои цели — ни для себя, ни для моих творений.
— Твои цели меня не волнуют, — отрезала она. — У волков именно женщина — душа и ум стаи. И в моей воле, не в твоей — решать, чем станет стая. Я не собираюсь продавать себя или своих сестер ради твоих планов и целей. Я найду собственные цели, и, если удовлетворение будет среди них, значит, так тому и быть.
— Без сомнения, ты найдешь для себя забаву, — заметил Махалалел. — Не замедлишь это сделать. Но в том, что касается воли, тут ты дала маху. Лучшие из стаи станут прислушиваться к голосу моей воли, будучи связанными с ним навсегда — и ты никогда не сможешь отбросить эту волю в сторону, как бы ни старалась. В конце концов, ты, сама того не желая, послужишь моим планам и целям, ибо ты навсегда останешься моим творением.
— Может, я и сотворена по твоему образу и подобию, — отвечала Мандорла, и речь ее звучала все более неистово и горячо, — но в сердце своем я — настоящая волчица, и в тот момент, когда состоялось обратное превращение, я снова стала собственным творцом. Что бы я ни стала делать с вечной жизнью, которой ты снабдил меня, я никогда не стану служить твоим планам и целям, и клянусь, что стану противиться и разрушать все, что твоя воля будет приказывать моим несчастным собратьям.
— До чего же хорошо я это устроил! — воскликнул Махалалел, видя, как она оскорблена. — Как великолепен твой гнев! Что за удовольствие для человеческого глаза! Злись почаще, Мандорла, и всегда будешь прекрасна. У тебя будет в избытке человеческой любви.
— Любви! Думаешь, мне нужна человеческая любовь? Я волк, Махалалел, неважно, что ты испоганил мою душу. Я волк, с волчьими желаниями и нуждами, и всегда буду ценить эти желания и нужды — вечно, если потребуется. Я не желаю человеческой красоты и не хочу человеческой любви. Я хочу чистой радости охотника на охоте, блестящего триумфа убийцы, который убивает. Можешь заставить меня смотреть на тебя снизу вверх, но никогда не заставишь называть тебя хозяином.
— Мне бы этого и не хотелось, — уверил он ее. — Я создаю свои творения, но не рабов. И мои творения амбициозны, они желают быть лучше того, чем я их задумал. И я создаю их таким образом, чтобы они могли преобразовывать самих себя. И при этом я вкладываю в их сознание определенные цели — цели, которых мне не достичь без их помощи. А иначе — каков был бы смысл в Творении?
Что еще могла сделать Мандорла, кроме как отвернуться и спрятать сердитое лицо? Что она могла решить, кроме как сохранить сделанные в порыве гнева обещания, стараясь разрушить волю Махалалела, чьим орудием были лучшие из ее братьев и возлюбленных? Что она могла сделать, кроме как стремиться узнать свои собственные цели, амбиции, пути в мире людей?
Она отвернулась от своего Творца, и никогда больше не смотрела в его любящее лицо-маску.
Но даже после этого ее не отпускала темная мысль. Что, если Махалалел играет с ней? Что, если ее реакция оказалась в точности такой, как и было задумано? Вдруг его наигранное презрение было всего лишь очередной маской? И его тайная, истинная цель — вовлечь ее в упрямый мятеж, который она начала?
Одна из произнесенных им фраз жгла ее мозг: «В конце концов, ты, сама того не желая, послужишь моим планам и целям, ибо ты навсегда останешься моим творением». Как же она может узнать, даже «в конце концов», что это за цель, и как сумеет отказаться служить ей?
Мандорла знала в глубине своего сердца, и знала на протяжении долгих тысячелетий, тянувшихся, когда Золотой Век сменился Веком Героев, а тот, в свою очередь — Железному Веку, — ей просто непонятно, с какой целью она была создана, что она в действительности собой представляет и кем может стать. Махалалел, не-такой-уж-презренный обманщик, конечно же, наплел ей целую гору лживых слов, но среди них притаилась искусно замаскированная правда.
3.
— Нет в мире более интересного существа, чем человек, — объявил своим любимцам Махалалел, когда первая фаза обучения подходила к концу. — Изучать людей — долгий процесс, но он вознаграждается сторицей. Мельницы их мудрости вращаются медленно, но продукт получается весьма ценный.
— А жизнь у них грязная, грубая и короткая, — возразил Глиняный Монстр. — И еще, они вечно воюют с себе подобными. Какие бы мечты они ни лелеяли, все равно в их натуре — червь саморазрушения.
— Жестокость, грубость и недолговечность — субъективные категории, — вмешался Пелорус. — Можно сравнить человеческую жизнь с грязной, грубой и короткой волчьей жизнью, но удачливый волк, никогда не обладавший человеческим разумом, может вкушать чистый восторг и ощущение правильности, коему не мешают ни осознание собственной смертности, ни сопереживание страданиям других созданий. Осмелюсь сказать, что жизнь самих Творцов может показаться достаточно грязной, грубой и краткой — более высшим существам.
— Возможно, — вздохнув, подтвердил Махалалел. — И, пожалуй, низшим тоже, обладай они лучшим зрением, чтобы увидеть это, или лучшим разумом, чтобы представить это.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137