— Знаете ли, господин Киппель, — он наклоняется к уху предпринимателя,
— я сам стану вашим компаньоном, если продам хутор. Как вы думаете, сможет ли Паавель купить его обратно?
— Поди знай. Сейчас-то у него, насколько мне известно, больших денег нет, но он говорит, что имеет добрых друзей, которые ему помогут.
— Кто же это такие?
— Он очень надеется на своего друга и соратника Тыниссона.
— Ну-у! От этого жмота и свиноубийцы он ждет помощи! Скорее палка плясать пойдет, чем этот человек одолжит кому-нибудь копейку. До чего же наивны некоторые люди! И пусть Паавель также не надеется, что я за ним хоть один цент долга оставлю. Нет, нет! Я сам купил у него это хламье за наличные и продам на таких же точно условиях. Да, верно, для меня этот проклятый хутор то же, что дубина для собаки, но… в долг я не продам.
— Ну что ж, — Киппель почесывает бороду и шею, поступайте, как знаете.
Дверь столовой медленно с легким скрипом открывается. Кийр оборачивается и видит на пороге два существа: один — слаб по малолетству, другой — беспомощен от старости. Хозяйский сын Лекси еще только будет человеком, тогда как звонарь паунвереской церкви Кристьян Либле — был человеком. «Ну не чудо ли, что жалкие кости звонаря все еще не рассыпались»,
— думает Кийр. морща нос; этот старик всегда был ему не по нраву. Но если бы тот, кто всех насквозь видит, стоял тут где-нибудь рядом, он непременно спросил бы: «А нравился ли кто-нибудь когда-нибудь Георгу Аадниелю Кийру?»
— Ну входите, входите, раз уж вы решили прийти! — кричит Тээле, глядя на дверь. — Не устраивайте сквозняка!
— Ой, Тээле, госпожа хорошая, — начинает Либле хриплым голосом, ковыляя от порога, — так я сюда, в комнату, вроде как и не пошел бы, да Лекси пристал, иди да иди! Здрасьте, почтенная публика! Я ведь и не враз разгляжу, кто здесь есть-то — один глазок, и тот вроде как во дворе на солнышке остался. Небось не прозреет, покуда не пообвыкнет к комнате.
— Хорошо! — произносит хозяйка. — Садись вон туда, там есть два свободных места… Лекси, проведи!
— Вот тебе и на! — Кийр смотрит на своего нового соседа по столу. — Опять, если и не совсем покойник, то во всяком случае из тех, кто не сегодня-завтра отправится в адский котел.
— Да-да, — Либле надсадно и хрипло дышит, — иной раз мне сдается, что я вроде как старею. Да что тут поделать, как тут быть.
— Давай-ка поешь! — Хозяйка накладывает ему на тарелку еду. — Смотри, вот тебе даже и стопка водки. Ешь и пей, поговорить успеешь.
— Спасибочко, спасибочко, дорогая хозяюшка! Вот уж никак не могу хоть денек пропустить да не притащиться сюда, в Юлесоо, а нет — так вроде как кому-то чего задолжал.
Лекси не нравится из еды ни то, ни это — капризничает, хнычет, наконец отхлебывает из отцовской рюмки и на закуску лижет чистую горчицу.
— Он что, всегда так поступает? — спрашивает Леста.
— Да, каждый раз, когда у нас гости. Знает, что тогда у меня нет времени всыпать ему как следует. Сам-то Йоозеп его не трогает — волк волчонка не заест. Порою люди тут, в Юлесоо, становятся прямо-таки несносными.
— Ну, ну?! — произносят Леста и Тали в один голос.
— Да, совершеннейшая правда. Мне частенько здешнее житье-бытье надоедает, и я удираю на денек-другой в Рая, передохнуть.
«Эг-ге-е! — Кийр слушает, затаив дыхание. — Стало быть, жизнь тут вовсе не столь гладкая, как показалось с первого взгляда. Да, да, большая ложка рот дерет, да и как знать, такая ли уж большая величина в здешнем доме этот Кентукский Лев!»
И сразу же хозяину хутора Пихлака становится так приятно, будто он отхлебнул славный глоток сладкого вина. Кийр заводит разговор даже с этим отвратительным Либле, который сидит рядом и от одежды которого несет табачищем.
Но старик и не слушает Кийра, а обращается ко всему столу.
— Вот теперь я уже вроде как начинаю слышать и видеть, кто тут есть в наличии, кроме хозяев, — рассуждает он. — Один — мой старый дружок Арно Тали, другой — его я, правда, знаю меньше, но все ж таки помню — это Леста, молодой господин, он в приходской школе был до того малого росточка, что… А Кийра, пустопорожнего, я сей же час распознал: вечно-то он сопит и сопливится. что твоя дурная погода. А вот этих двоих господ я и впрямь не знаю. Ну, как же ты поживаешь, дорогой Арно?
— Живу… грех жаловаться.
— Благодарение Господу! Вот ведь оно как, снова сподобился мой глаз тебя увидеть, но это, похоже, и есть тот самый, последний разок. Больше уж… Да, и я бы тоже не жаловался на свою жизнь, только вот здоровьишко вроде как на нет сходит. А так-то можно хоть бы и жить. Дочка давно замужем, уже и двое ребятишек у нее есть, теперь нам со старухой было бы куда как славно грызи, друг друга, чтобы убить время. И то сказать, оно чистая правда, когда говорят, будто жизнь человека — тот же сапог: чуть по ноге обносится, тут ему и конец.
Похоже, болтовня старого звонаря раздражает не только Кийра, но и кое-кого еще.
— Господа, — хозяйка обводит взглядом застолье, — отчего это вы не едите и не пьете?
Все благодарно кланяются. Довольно, довольно! Затем уже только господин Паавель добавляет:
— О-о, госпожа, если бы мы в городе знали, что вы нас так обильно угостите, мы бы два-три дня до поездки в деревню ни крошки бы не ели. И еще вопрос, в состоянии ли мы теперь двинуться в дальнейший путь?
Не нужно преувеличивать! Но если гости и вправду уже ничего не желают, можно бы пойти и взглянуть на прочие помещения хутора Юлесоо, хотя там и нет ничего стоящего внимания.
— С удовольствием! С удовольствием! — Все, кроме Лекси и Либле, поднимаются из-за стола и переходят в соседнюю комнату.
— Либле, — спрашивает хозяйский сын, когда они остаются вдвоем, — чего это ты водку не пьешь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99