Наконец он посылает митрополита С.-Петербургского Серафима, но его
встретили насмешками и бранью. "Довольно лжи, — кричит Каховский, — возвращайся
на свое место в церковь". Обращаясь к последнему, владыка, поднимая крест,
спрашивает:
"Это не внушает тебе доверия?"
В ответ Каховский, трижды убийца, целует крест. "Достоевский не выдумал
бы ничего лучшего", — восклицает Грюнвальд.
Николай I переживал в это время ужасную драму. Он говорит Дернбергу:
"Можно ли быть более несчастным? Я делаю все возможное, чтобы убедить их, а они
не хотят ничего слушать".
Только один Каховский глупо и зверски мясничал. Предоставим опять слово
М. Цейтлину.
"Пуля, пущенная "шалуном", пуля Каховского, отлитая им накануне, убила
героя Отечественной войны Милорадовича. Командир Лейб-Гренадеров Штюрлер пытался
уговорить гренадер, "но Каховский одним выстрелом прекратил его мольбы и речи".
Кюхельбекер выстрелил в Великого Князя Михаила. Стрелял в генерала
Воинова, сопровождавшего Милорадовича.
Жизнь Великого Князя Михаила Павловича была спасена лишь благодаря трем
матросам, успевшим выбить пистолет из рук Кюхельбекера.
Милорадович и Каховский! Даже неудобно сравнивать эти два имени. Один
прославленный патриот и мужественный воин, второй — фантазер и государственный
преступник, кончивший жизнь на виселице. Но упорная клевета фанатических врагов
русской государственности, приверженцев социального утопизма разных мастей,
сделала свое черное и несправедливое дело.
Имя национального героя Милорадовича забыто, а имя его убийцы пользуется
почетом среди широких кругов русского народа. Разве это не страшно?
Принц Евгений Вюртембергский, передавший умиравшему Милорадовичу письмо
императора Николая I, пишет в своем письме:
"На высказанное мною сердечное сожаление по поводу его положения, с
выражением надежды на сохранение его дней, он возразил: "Здесь не место
предаваться обольщениям. У меня антонов огонь в кишках. Смерть не есть приятная
необходимость, но Вы видите, я умираю, как и жил, прежде всего с чистой
совестью".
По прочтении письма он сказал:
"Я охотно пожертвовал собою для императора Николая. Меня умиляет, что в
меня выстрелил не старый солдат". Тут он прервал разговор. "Прощайте Ваша
Светлость. На мне лежат еще важные обязанности. До свидания в лучшем мире". Это
были его последние слова, когда я уходил, его меркнувшие глаза бросили на меня
последний дружеский взгляд".
Так умер герой Отечественной войны, граф Милорадович, первая жертва
российского политического фанатизма.
Ганноверский посланник Дернберг пишет о Имп. Николае I: "В эти ужасные
минуты, он показал хладнокровие и присутствие духа, которые приводили в
восхищение зрителей".
Принц Евгений вспоминает: "Император проявил в этом тяжелом положении
много храбрости и присутствия духа".
Андрей Болотов, стоявший в толпе любопытных и находящийся в
непосредственной близости к Императору, также вспоминает о мужестве Николая I.
Даже ненавидевший императора Николая I, потомок французских якобинцев,
Кюстин пишет: "Очевидцы видели, как Николай духовно рос перед ними... Он был
настолько спокоен, что ни разу не поднял своего коня в галоп". "Он был очень
бледен, но ни один мускул не дрогнул в его лице. А смерть ходила около него.
Заговорщики ведь указали его как свою первую жертву. Драгунский офицер,
странного вида, с обвязанной головой, уже подходил к Царю и говорил с ним по
дороге от Зимнего Дворца к Сенату. Это был Якубович, раненый в голову который
хвастался тем, что он был готов убить всех тиранов. Другой заговорщик, Булатов,
держался около Императора, вооруженный пистолетом и кинжалом..."
Каховский на допросе сказал Николаю I: "Слава Богу, что вы не
приблизились к каре: в моей экзальтации я первый бы выстрелил в вас".
С. Волконский, потомок одного из декабристов, сообщает в книге "О
декабристах": "Произошел бой, кончившийся подавлением мятежа. Неудачная попытка
раскрыла еще одну слабую сторону заговора: у них не было никаких корней. Народ
не знал о них. Солдаты повиновались офицерам либо из побуждений слепой
дисциплины, либо даже под туманом недоразумения: они кричали "Да здравствует
Конституция", но многие думали, что "Конституция" есть женский род от слова
"Константин" и что этим обозначается жена Великого князя Константина
Павловича..."
И не любившие Николая I, — по словам Зайцева, — "не могли отрицать, что
14 декабря показал он себя властелином. Личным мужеством и таинственным ореолом
власти действовал на толпу. Он — Власть... "Это Царь". Вожди мятежников могли
быть и образованней его и много было правильного в том, что они требовали, но у
них не было ни одного "рокового человека", Вождя. Николай Вождем оказался и
победил". (9)

* * *
Декабристы хотели, сознавали они это или не сознавали, довести начатое
Петром I разрушение русской монархии до своего естественного конца. Д. С.
Мережковский правильно отмечает в статье, посвященной 100-летию со дня восстания
декабристов: "...Между Пушкиным и Петром — вот их место. Недаром, именно здесь,
на Петровской площади, у подножия Медного Всадника, начинают они восстание, как
будто против него.
Добро Строитель чудотворный!
Ужо тебя...
Как будто уничтожают его, а на самом деле, продолжают..." (10)

XI. КАК "РЫЦАРИ СВОБОДЫ" ВЕЛИ СЕБЯ ВО ВРЕМЯ СЛЕДСТВИЯ

I

Николай Первый взял в свои руки следствие о заговоре декабристов, чтобы
узнать самому лично цели и размах его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30