Князь С. Волконский сообщает на этот счет следующие любопытные данные:
"...Отец ваш, — пишет княгиня Мария Николаевна в последних строках своих
"Записок", — как вы знаете, по возвращении на родину был принят радушно, а
некоторыми — даже восторженно". Чтобы оценить характер этого радушия и этой
восторженности надо припомнить внутренне политический момент, в который
вернулись декабристы. Будущие реформы Александра II уже носились в воздухе; еще
не было ничего официального, но падение крепостного права и гласное
судопроизводство обсуждались везде. Вернувшись из ссылки, декабристы попали в
тот же круг мыслей и чувств, за который поплатились и в котором прожили там в
Сибири в течение тридцати лет; но то, что в их время было тайно, то теперь стало
явно. Просидев в подполье и выйдя на свет, они оказались на уровне лучшего, что
было в тогдашней общественной мысли не только широких кругов, но и кругов
официальных. Был, конечно, и в них известный, как теперь выражаются, сдвиг. За
тридцать лет произошел осадок, уравновесились в характерах отношения между
увлечением и рассудком. Не хочу этим сказать, что они от чего бы то ни было
отказались. В своих "Записках", писаниях на семьдесят восьмом году жизни, Сергей
Григорьевич говорит: "Мои убеждения привели меня в Верховный Уголовный Суд, на
каторгу, к тридцатилетнему изгнанию, и те мне менее ни от одного слова своего и
сейчас не откажусь". Эти слова, из цензурных соображений должны были быть
выпущены при издании "Записок", но один экземпляр был напечатан без пропуска;
этот редчайший экземпляр отец мой подарил мне; он остался в моем уездном городе
среди вещей, объявленных народной собственностью... Нет, они не отказывались, но
они увидели, что, в то время как их насилие потерпело неудачу, стремления их
осуществляются естественным путем. Не мудрено радушие, понятна восторженность, с
которыми они были встречены; они были страдальцами за то самое, чем сейчас
горели все. Прогрессивное движение в представителях власти с одной стороны и
утешение бури и натиска в них самих с другой, сблизили два когда-то враждебных
полюса, заставили их сойтись на середине".
Декабристы не пришли ни к левому революционному крылу западников, ни даже
к умеренному правому крылу своих почитателей, которые по-прежнему видели в
декабристах непримиримых врагов самодержавия.
"...Больше всего оказался им сродни, как это ни странно, — пишет С.
Волконский, — может показаться на первый взгляд, — кружок славянофилов. В домах
Самариных, Хомяковых и Аксаковых, вот где Сергей Григорьевич чувствовал себя
духовно дома. Для этого сближения, кроме тех причин, которые ясны из
предшествующего, т.е. причин политически-исторического характера, были и причины
психологического свойства, роднившие декабристов с славянофилами. Прежде всего,
те и другие горели любовью к родине, любовью, равной которой в наши дни уже не
найти, — любовью такой сильной, что в ней перегорали различия убеждений.
Декабристы и по воспитанию, и по стремлениям, и по вкусам своим, были, конечно,
западники, и если они сошлись с людьми, пустившими в оборот выражение "гнилой
запад", то потому, что встретились с ними в любви к родине, в ней слились".

* * *
Немало декабристов дожило до того мгновения, когда крепостное право пало
по мановению Царя.
Дожил до этого радостного дня и декабрист князь Сергей Волконский.
"...В Париже застал Сергея Григорьевича день 19-го февраля. Это, можно
сказать, был завершающий день его жизни. Он был в русской церкви на молебне,
когда читался манифест об освобождении крестьян. можно ли представить себе, что
он чувствовал, когда с высоты амвона читались царские слова, возвещавшие то
самое, ради чего он выстрадал каторгу и изгнание? Да, он мог сказать: "Ныне
отпущаеши раба твоего с миром".
Надо думать, что князь Сергей Волконский в этот торжественный для всей
России день понял, какую глубочайшую, непоправимую ошибку сделал он и другие
декабристы, идя на восстание в 1825 году.
Сколько даровитых людей, которые могли бы принести большую пользу России
на разных поприщах государственной деятельности, растратили бесполезно свою
жизнь, в ссылке и тюрьмах.
Ход истории имеет свои суровые законы. Не всегда и Царь, несмотря на всю
силу власти, которой он располагает, может выполнить то, чего немедленно желают
необузданные политические мечтатели. Много наверно грустных мыслей пронеслось в
голове декабриста Сергея Волконского, когда он находился на молебне в русской
церкви в Париже, по случаю освобождения крестьян.
Что может быть грустнее и тяжелее сознания, бесполезно прожитой, по
собственной вине, жизни?
Между прочим, как сообщает потомок С. Волконского, автор книги "О
декабристах": "...бумаги, отобранные в бывшем доме Волконского, были
израсходованы в уборной уездной Чрезвычайной Комиссии".

XXI. ИСТОРИЧЕСКИЙ ДОЛГ НАШЕГО ПОКОЛЕНИЯ

Прошло уже больше столетия. В Англии о полковнике Деспарди и его
казненных друзьях никто не вспоминает. У нас же за это время исторические
кликуши из числа профессиональных разрушителей России нагородили кучу вздора о
декабристах. Написаны кипы книг, в которых декабристы обрисованы небывалыми
героями. А декабристское восстание, как светлое пятно на грязно-кровавом прошлом
России.
Декабристское восстание нанесло неисчислимый вред России! Оно посеяло
разрыв между правительством и частью общества.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30