Франц Эккарт следил за ним издали, думая о силе кровных уз.
После полудня, если его не тянуло на пляж, он надевал карибские сандалии из шкуры дикой свиньи и уходил в лес – один или вместе с Жоашеном. Следуя совету Франца Эккарта, он всегда возвращался за час до захода солнца: грязный и исцарапанный, в цветочной пыльце и травяном соку, которые смывал в ручье, прежде чем вывалить на стол собранные сокровища. Странные плоды, растения с необычными цветами, камешки, насекомые… Один из камней размером с орех привел в восторг его бабушку: по сколу можно было узнать кроваво-красный гранат, который походил на глаз дракона, мерцающий из-под полуприкрытых век.
Однажды Жозеф явился вместе с летавшим над его головой серо-синим маленьким попугаем, которого он поймал, просто вытянув руку. Когда птичку посадили на стол на террасе, она не улетела и начала изучать незнакомое пространство, двигаясь по направлению к тарелке с фруктами. Особое внимание попугая привлек банан: Жозеф очистил его и положил перед гостем. Птица склевала половину, оглядывая присутствующих, в том числе и рабов, своими круглыми глазами.
Жанна рассмеялась.
Попугай в точности повторил этот звук. Она была потрясена.
Стелла, туземка по имени Хуанита и еще одна рабыня в изумлении наблюдали за этой сценой.
– Жозеф! – сказал Жозеф птице.
Попугай посмотрел на него и повторил:
– Жозеф!
Это имя ему и оставили. Он летал по дому, исследовал комнаты, а с наступлением ночи сопровождал Жозефа в спальню. Когда Франц Эккарт по утрам звал сына, попугай стремглав бросался к нему.
– Это мой двойник, – говорил Жозеф.
Возможно, он был прав.
В любом случае двойник его обожал; когда он говорил: «Жозеф, поцелуй меня», попугай садился к нему на плечо и начинал тереться головкой о щеку. Между собой рабы назвали Жозефа мальчиком, который очаровывает птиц.
Однажды днем Жанна посмотрела на Жозефа, который отправился на пляж в сопровождении своего попугая.
– Он превратился в индейца, – сказала она.
– Ты все время думаешь о смене личности, – отозвался Франц Эккарт.
Она кивнула:
– Если нам придется возвращаться в Старый Свет, что с ним будет?
Жанна тоже решила исследовать лес, в котором почти поселились Жозеф и Жоашен. Она отказалась от европейской одежды: носила простую полотняную рубаху, служившую одновременно сорочкой и платьем. Обувь Старого Света недолго сопротивлялась грязи, камням и влажности – да и зачем в тропиках шерстяные чулки и туфли с загнутыми носами?
Подобно Францу Эккарту и Жоашену, она носила легкие сандалии.
Остров оказался гораздо более пересеченным, чем казалось на первый взгляд. И совсем неизученным, если не считать побережья. По общему мнению, ни один испанец не бывал в горах, расположенных в центре Эспаньолы. Колумб основал на северо-западе Ла-Навидад, но не отважился углубиться в горы, где укрылись тайно, сигуайо, лукайо и карибы, не желавшие покориться испанскому владычеству. Впрочем, это никого не беспокоило. На берегу-то больших сокровищ не обнаружилось, а уж в горах! Эти язычники скоро подохнут в своих норах.
Франц Эккарт и Жанна тоже не решались заходить далеко. Часовой прогулки было достаточно, чтобы выбиться из сил: в таких условиях встреча с антропофагами не сулила ничего хорошего.
– С вершины этого холма, – сказал Франц Эккарт во время их третьей вылазки, – должно быть, открывается прекрасный вид на остров.
Они стали карабкаться наверх, расчищая себе путь среди цепких лиан и низких ветвей, усыпанных цветами. Через полчаса оба взмокли. Франц Эккарт, задыхаясь, снял влажную рубашку.
Слева от тропинки, по которой они шли, возвышалась скалистая стена с пышной растительностью. Они почти добрались до вершины, и взору их предстала панорама острова.
Внезапно в зарослях прямо над ними что-то затрещало. Они посмотрели вверх и встретили взгляд огромных черных глаз. Жанна замерла от испуга. Франц Эккарт просиял.
– Привет, красотка! – крикнул он.
Это была лошадь.
– Лошадь! – выдохнула Жанна. – Здесь!
Она прошла несколько шагов, отделявших ее от вершины. Воздух был прозрачным. Море светлой лазури, усеянное зеленеющими скалами.
Мгновение спустя лошадь вышла из кустов и по тропинке, известной ей одной, решительно направилась к Францу Эккарту.
Жанна испугалась.
Франц Эккарт встретил лошадь как друга. Он рассмеялся и заговорил с ней. Нельзя было отрицать очевидное: лошадь слушала этого человека. Но на расстоянии.
Франц Эккарт попытался погладить ей морду. Она вскинула голову.
– Кажется, это взбесившаяся лошадь губернатора, – сказала Жанна. – Будь осторожен.
Франц Эккарт по-прежнему разговаривал с ней. Она явно не понимала, что ей говорят. Сцена затягивалась.
Лошадь сделала шаг вперед и положила голову на плечо человеку. Франц Эккарт погладил ее. Она закрыла глаза и стала тереться головой о его плечо. Это была сцена любви.
Потрясенная Жанна вспомнила лиса из Гольхейма. Что же за странная связь существовала между ее спутником и животными?
Франц Эккарт, все так же поглаживая коня, повернулся и залюбовался окружающим пейзажем:
– Правда, красиво?
Он посмотрел на нее, и она пролепетала:
– А… лошадь?
– Тоже красивая, разве нет?
Конь и в самом деле был красив – нервно подрагивающий, с гибкой шеей, изящной головой и высокими ногами в белых чулках. Масть незнакомая: светло-гнедая, можно сказать, золотистая.
Когда они двинулись вниз, лошадь последовала за ними. Спуск был слишком крутым и весь зарос кустами, поэтому Франц Эккарт не решился поехать верхом. Но когда почва выровнялась, он уцепился за ветку и оседлал своего нового друга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104