Пока Аннунсиата ходила по комнате, поддерживаемая двумя сильными служанками, остальные слуги убирали спальню, превращая ее в комнату для роженицы. К концу дня комната была полностью готова. Боль не утихала, и Аннунсиата, которую целый день рвало, улеглась в постель, слишком слабая, чтобы ходить, несмотря на настояния повитух.Это произошло в понедельник, к утру вторника ситуация не изменилась, если не считать того, что Аннунсиата временами теряла сознание. Король отправил к ней своего собственного врача, который заявил, что Аннунсиату надо накормить, чтобы восстановить ее силы. Ее старательно кормили, но вся пища тут же выходила обратно. Аннунсиату мучила страшная жажда, но ее желудок не мог ничего удержать. Даже крошечные глотки молока, которыми она пыталась увлажнить пересохший рот и гортань, спустя полчаса выплескивались наружу.Большую часть времени Аннунсиату одолевал бред. Боль уже не находилась внутри нее: она стала такой сильной, что теперь Аннунсиата сама оказалась окруженной болью и через ее прозрачную оболочку видела, как продолжается обычная жизнь мира. Она видела, как тени и солнечные пятна движутся по стенам комнаты, как приходят и уходят люди, как их лица неясно вырисовываются рядом с ней и вновь пропадают, как губы движутся, и иногда даже слышала слова: король обезумел от беспокойства за нее, как уверяли эти люди; ее муж ждет в комнате рядом, и все, что в состоянии сделать Жиль – это помешать ему ворваться в комнату. «Пьян», – прошептала она. Неожиданно вещи вокруг нее становились очень отчетливыми, она понимала все без объяснений, читала мысли людей, не нуждаясь в словах. Наступила ночь, в комнате стало темно, и Берч принесла свечи, сохраняя на лице свое обычное выражение чопорности, неодобрения и невозмутимости. Боль усилилась, отделяя Аннунсиату от внешнего мира еще прозрачным, но более плотным барьером. Она уже ничего не слышала, и периоды ее беспамятства почти не отличались от коротких моментов, когда она приходила в себя. Время от времени врачи осматривали ее, переговаривались и снова уходили. Затем рядом появилась Берч и взглянула на нее. Аннунсиата поняла, что умирает.«Священник, я должна видеть священника», – пыталась сказать она и чувствовала, как движутся ее губы, но не знала, удалось ли ей издать хотя бы слабый звук. Она повторила, пытаясь говорить громче. Лица вокруг нее не изменились – казалось, ее не слышали. В поле зрения Аннунсиаты медленно вплыла Берч. Аннунсиата потянулась, чтобы взять ее за руку и привлечь внимание, но, к ее изумлению, она не могла шевельнуть рукой – рука не подчинялась ее приказу. Наверное, уже слишком поздно, я уже умерла. Она поймала взгляд Берч и посмотрела на нее так пристально, что горничная склонилась и спросила:– Что вы хотите?«Священника», – еле слышно прошептала Аннунсиата, и Берч понимающе кивнула, выпрямляясь. Аннунсиата почувствовала такое облегчение и покой, что заплакала бы, если бы у нее оставались слезы. Пришел священник, и король прислал четырех своих капелланов, которые опустились на колени рядом с постелью и молились об облегчении мук. В полночь священники завершили последний обряд, и Аннунсиата в изнеможении упала в когти боли. Кончился вторник.Она проснулась на рассвете, удивленная тем, что еще жива. Берч сидела рядом, и, как только Аннунсиата открыла глаза, поднесла ложку с размоченным в вине хлебом к ее рту. Попытавшись облизнуть губы, Аннунсиата подняла голову, и Берч мягко поддержала ее, позволяя проглотить несколько капель вина. Теперь боль была совершено другой – не размалывающей кости и захватывающей все тело, а сосредоточенной в одном месте. Проглотив ложку вина, Аннунсиата почувствовала, что ее больше не тошнит. Джейн Берч слегка улыбнулась – впервые Аннунсиата видела на ее лице улыбку – и дала своей хозяйке еще несколько полных ложек размоченного хлеба. Комната казалась пустой – все присутствующие толпились у двери. Только священник и врач стояли рядом с постелью. Аннунсиата вопросительно подняла глаза, и Берч поспешила ответить:– Я отослала их всех – они только тревожили вас. Вы кричали во сне, к тому же в комнате стало душно. – Смысл ее слов так и не дошел до Аннунсиаты. – Сейчас семь часов утра, среда. Хотите еще хлеба? Иначе вы будете слишком слабой, чтобы тужиться. – Аннунсиате удалось сжать руку Берч. – Что? Болит? По-другому – как будто сдавливает руку? – на мгновение она наклонилась к Аннунсиате. – Боже милостивый! Доктор, скорее идите сюда.Новую боль оказалось гораздо легче терпеть. Берч напоила Аннунсиату, и вскоре она почти забыла о боли. «Пьяна», – отчетливо подумалось ей. Внезапно она почувствовала где-то внизу горячую влагу. «Кровь!» Аннунсиата испугалась – влаги было так много, должно быть, кровотечение станет смертельным.– Воды, – произнес доктор, и Аннунсиата вспомнила, как Мэри Моубрей воскликнула в поле: «Воды отошли!»– Теперь уже скоро, – ответила Берч, сжимая ей руку.– Больше не болит, – прошептала Аннунсиата. Неужели все кончено? Неужели ребенок умер? Она вцепилась в руку Берч – единственную твердыню в мире. Он умер? Неужели она болью убила собственное дитя? Но тут Аннунсиате показалось, что внутри нее что-то раскрывается, подобно распускающемуся цветку, и она почувствовала, как это живое, движущееся, извивающееся нечто по своей воле пробивает путь сквозь тело Аннунсиаты к миру. Она беспомощно посмотрела на Берч и догадалась, что та все понимает. Ребенок!– Ребенок! – закричала она.В толпе присутствующих пробежал шепот, и все невольно подступили ближе, чтобы лучше видеть, но Аннунсиата уже не заботилась ни о чем, кроме самой себя, своего ребенка и Берч, своей новой подруги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125