У продовольственных лавчонок с кошелками в руках толпились возбужденные жены золотоискателей…
Розовощекий, сытый приказчик брал у женщин заборные книжки, водя пальцем по лежащему на прилавке списку, находил нужную фамилию, прятал книжку под прилавок, коротко говорил:
– Уволен, в контору…
– Как так уволен? – спрашивали удивленные бабы.
– Там скажут… Следующий!
К полудню весть о прекращении выдачи продуктов облетела весь прииск. В мазанках, землянках и дощатых бараках появились листки стачечного комитета, призывающие к общей забастовке. Женщины с ребятишками на руках шли в контору, ругались под окнами, кому-то грозили, собираясь группами, поднимали крик. Ребятишки Архипа Буланова шныряли между обозленными хозяйками, появлялись то тут, то там, и как только они исчезали, люди находили около себя разбросанные листки.
Несколько раз делегация рабочих приходила в контору, требовала управляющего. Но стражники загораживали дорогу и в помещение не допускали:
– Управляющего и главного инженера нет. Уехали к хозяину. Вернутся – тогда объявят окончательное решение.
Но в действительности Шпак сидел у себя дома вместе с Печенеговым. Накануне он ездил к Ивану Степанову в Шиханскую, а сейчас ждал возвращения Тараса Маркеловича, который вторично поехал уговаривать Ивана, чтобы он отменил приказ об увольнении рабочих.
Но Степанов и слушать не хотел, требовал прогнать всех зачинщиков и грозился привести казаков. Он пил каждый день и теперь почти не бывал в нормальном состоянии. Начинал пьянствовать с утра, а к вечеру уже не узнавал даже самых близких.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

На другой день Тарас Маркелыч снова поехал к Ивану Степанову. К двенадцати часам пополудни он был уже в Шиханской.
В это же утро к Степанову чуть свет приезжал Шпак. По словам Шпака, прииску грозила беда, рабочие собираются громить продовольственные склады. Петр Эммануилович посоветовал Ивану вызвать казаков и навести там порядок. После отъезда Шпака Аришка тотчас же велела Кунте, которого брат его Мурат пристроил в работники к Степанову, пожарче натопить баню и выгнать из гуляки весь хмель.
Иван, вытянув ноги, сидел в предбаннике на скамье. Кунта стаскивал с хозяина сапоги. Уже несколько дней Иван не разувался. Засыпал он где попало, прямо в сапогах, и стащить их с пьяного не было никакой возможности. Сапоги были модные, платовские, со сборными голенищами, и очень тесные. Кунта что есть силы тянул за сапог, а Иван кряхтел и бранился.
Взглянув на управляющего, Иван нахмурился. Ему было неприятно, что Суханов застал его в таком виде. Кивнув, угрюмо спросил:
– Опять с каким-нибудь мерзавством приехали?
– Да, утешить, Иван Александрыч, покамест нечем, приехал поговорить с тобой. Рабочие своего добиваются…
– Они у меня добьются! – зло крикнул Иван. – Ты им скажи, что я сегодня же приеду с казаками, перепорю и разгоню всех зачинщиков! Так и передай! Я им кровь пущу!
– Ты этого не сделаешь, – возразил Суханов.
– Думаешь, церемониться буду? Хватит! А в общем, кончим об этом. Жди меня с войском…
– Опомнись! Что ты задумал? – возмущенно заговорил Тарас Маркелович. – Кровь пролить хочешь…
– Нужно будет, и шашки в ход пустим. Не уговаривай меня, дядя Тарас.
Дальнейшие разговоры ни к чему не привели. Иван рывком сдернул сапоги, сбросил одежду и, схватив веник, вошел в баню.
На прииск Тарас Маркелович возвратился мрачный, расстроенный. Встретив Василия, сказал:
– Наш любезный хозяин решил вызвать сюда своих станичников. На усмирение…
– А может, только грозит? – с тревогой в голосе спросил Василий.
– Мне кажется, что его кто-то подбил на это, – в раздумье ответил Суханов. – Соберет кучку головорезов и устроит кутерьму. Как ты полагаешь?
– Пожалуй, вы правы, найдутся сволочи, – согласился Кондрашов. – Об этом надо, Тарас Маркелович, крепко подумать. Рабочих предупредить, чтобы ни на какие провокации не поддавались.
– Это ты верно говоришь, – кивнул Суханов. – Но надо подумать и о другом… Ты мне как-то говорил, что дружишь со станичным писарем, в гостях у него бываешь. Вот если тебе с ним потолковать? Поможет?
– Поможет, – твердо ответил Василий.
– Садись в мой тарантас и поезжай.
– Нет, уж я лучше верхом, – отозвался Василий и спустя полчаса выехал в Шиханскую.

Увидев через окошко, что Суханов уехал, Иван позвал Кунту. Подав ему веник, спросил:
– Парить умеешь?
– Немножко знаем, – ответил Кунта. За всю свою жизнь он мылся в русской бане не больше двух-трех раз, но видел, как голые люди яростно стегают себя пучком хвороста. Однажды даже сам решил попробовать, но не выдержал, спрыгнул с полка и выбежал на улицу.
– А ну, валяй! – приказал Иван и растянулся на мокрых, скользких досках.
Кунта старательно поплевал на руки, взял веник и принялся хлестать порозовевшую хозяйскую спину.
– Крепче! Крепче! Да пару еще поддай! – крикнул Иван.
Кунта неумело бухнул на каменку почти полное ведро холодной воды. Раскаленные кругляши зашипели и с оглушительным треском начали лопаться. Баня наполнилась паром. Бросив веник, Кунта выскочил в предбанник, следом за ним выбежал, тяжело дыша, Иван. Плюхнувшись на скамью, спросил хриплым голосом:
– Ты чего убег?
– Больна горячо, хозяин. Глаза чуть не лопнули. Так помирать можна, – покачивая головой, ответил Кунта.
– От этого не умирают, дурак. Не можешь парить, так и не берись. Ахнул воды черт те сколько, – ворчал Иван. – Иди лучше подседлай мне коня, а я уж тут сам…
– Поедешь, хозяин? – пристально посматривая на Ивана, спросил Кунта.
– Поеду. Ну и что?
– Кровь пускать поедешь, да?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146