Рядом с наполненным водой кофейником стояла Даша. Она наблюдала, как Микешка выдирал крепкие корни ковыля и откидывал их в сторону, видела его широкую спину, обтянутую темно-синей сатиновой рубахой.
«Наверное, он очень сильный», – подумала почему-то Даша.
Над степью сияло утреннее солнце. Трещали кузнечики. Где-то шумно вспорхнула стая куропаток и с пронзительным свистом пронеслась в стороне. Из норки выглянул желтенький суслик.
Когда костер загорелся, Даша присела на корточки и хотела поставить кофейник на огонь. Но Микешка, коснувшись ее плеча, не поднимая головы, дул на костер. Задыхаясь от дыма и напряжения, он глуховато сказал:
– Погодите маленечко, барышня… Как только разгорится, я сам повешу.
– Зовите меня просто Дашей.
Девушка улыбнулась и, отмахиваясь от ядовитого кизячного дыма, спросила:
– А на что вы его повесите?
– Железку принесу.
Микешка поднялся и, отряхивая на ходу коленки, побежал к тарантасу. Вернулся он с двумя железными приколами с кольцами на концах и куском проволоки. Быстро и ловко воткнул острые концы приколов в землю, на проволоку подвесил кофейник, стал подкладывать в костер сухой кизяк.
– Вот как это делается! – проговорила Даша. Охватив оголенными по локоть руками колени, она сидела на корточках, глядя в костер.
– Ничего тут хитрого нет. Привычное дело, – ответил Микешка.
– Вы давно служите у господина Степанова? – после двух-трех минут молчания спросила Даша.
– Нет, недавно… Я лошадей пас… – Микешка коротко рассказал, как он попал в кучера.
– Вы его, видно, этого вашего хозяина, вовсе не уважаете?
– Раньше вроде как ничего парень был, а теперь… куда там… Я, наверное, уйду от него, – тихо проговорил Микешка.
– А что же вы будете делать? Снова табуны пасти?
– Туда меня не возьмут… Атаман не позволит.
Даша продолжала свои расспросы. Положение Микешки напомнило ей о ее собственной судьбе. Зинаида Петровна обходилась с ней хоть и без грубых окриков, но помыкала, как хотела. Даша родилась в семье сельского учителя. Рано лишившись родителей, она сначала жила у чужих людей, потом ее отдали в сиротский приют. Печенегова однажды посетила этот приют. Ей понравилась красивая десятилетняя девочка. Зинаида Петровна взяла ее на воспитание. Даша много читала. По мнению Зинаиды Петровны, жизнь ее была сытой и устроенной, но тихая и внешне покорная девушка чувствовала между собой и Печенеговой пропасть. Когда Степанов грубо кричал на Микешку, Даша подумала, что и с ней Зинаида Петровна частенько обращалась почти так же. И сейчас ей вдруг стало жаль себя.
Солнце припекало все сильнее, укоротились тени привязанных к экипажам лошадей. Откуда-то долетели неясные звуки и звон колокольчиков. Микешка встал и приложил руку к глазам. То же самое сделала Даша. На шляхе заклубилась туча пыли. Вскоре из-за ближайшего небольшого бугорка выехало около десятка фургонов, попарно запряженных лошадьми. По обеим сторонам дороги шли два конских табуна. Тонконогие, мелкоголовые жеребята, склоняя шеи, на ходу щипали зеленую поросль. Густогривые, с длинными крупами, породистые кобылицы встревоженно поднимали головы и призывно ржали. Киргизы-табунщики, посвистывая, взмахивали длинными чоблоками, бойко вертясь на низкорослых лошадях, сгоняли их в кучу.
Постукивая железными осями, подводы остановились.
С переднего фургона, из брезентовой кибитки вышел длинноусый, с широким калмыцким лицом казак в синем чекмене, подпоясанный дорогим наборным ремнем. Это был конский ремонтер и коновал Кирьяк, служивший у Печенеговой главным коневодом.
– Вот и мои приехали! – поднявшись с ковра, крикнула Зинаида Петровна.
Кирьяк степенно, разминая кривые, затекшие от долгого сидения ноги, обутые в сапоги с низкими голенищами, неторопливо закосолапил навстречу барыне. Не дойдя шагов пяти, остановился, согнул широченную спину, низко поклонился.
– Нижайшее почтение госпоже Зинаиде Петровне, – приветствовал он хозяйку грудным хриповатым голосом.
– Здравствуйте, Кирьяк. Ну, как шли? – зорко оглядывая повозки и табунившихся по ковыльному полю лошадей, спросила Печенегова.
– Обыкновенно, матушка Зинаида Петровна… Малым шажком да с сытой прикормкой. Матки веселые, сосунки за птичками гоняются.
– Я не попадья… Что ты меня матушкой величаешь?
– Вот тебе раз! Опять не угодил… Уж я-то старался угодить, жеребчиков, как детишек, берег, – посматривая на хозяйку влажными, с лукавинкой глазами, обиженно проговорил Кирьяк.
– Вижу… Спасибо. Поили давно?
– Насчет водички тут плоховато. На зорьке к лиману сворачивали. Вода вроде как тухлая, пить тошно, а коням ничего, пили.
– Придете на место, там будет привольно, – сказала Печенегова. – Попасите немного здесь, тягловым коням дайте отдохнуть – и с богом. К вечеру быть на Урале, выкупать и помыть весь табун. Жеребцов отдельно… И не спускать – погрызутся.
– Что и говорить, известное дело, как звери друг на друга кидаются, – согласился Кирьяк.
Покачиваясь, подошли Митька и Шпак. Полуобнявшись, тупо смотрели на прибывший табун и подводы с имуществом Печенеговой. Даша с Микешкой укладывали подушки, пледы, разбросанные по траве пустые бутылки и оживленно разговаривали.
Митька, показывая на привязанных, не стоявших на месте жеребцов, с восторгом говорил:
– Ух, конищи! Таких и у Полубояровых нету! Слушай, Петр Эммануилыч, давай купим вот ефтих белоногих и подарим раскрасавцев лапушке моей в подвенечный подарок! Барыня-госпожа, слышь? Лошадей я у тебя покупаю! Говори цену, сейчас же магарыч разопьем!
– Не продажные, Дмитрий Александрович, – кокетливо прищурив улыбающиеся глаза, самодовольно заявила Печенегова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146