– Дело не волк, в лес не убежит… Мы тоже не бездельничаем, Матвей Никитич, – с гордостью посматривая на купца, ответил Степанов.
– Вижу, – мрачно отозвался Буянов. – Слыхал… Ну что ж, дай бог, как говорится. – Матвей Никитич сам удивился, как сорвались с языка эти миролюбивые слова. Ехал с намерением бунтовать, возмущаться, а вышло совсем по-иному.
– Спасибо на добром слове. В тот самый день вас будто сам господь бог послал. Во сне такое счастье не снилось! Сколько мы вас потом вспоминали!..
– Значит, меня не забыл все-таки? – не теряя в душе вожделенной надежды стать компаньоном, спросил Буянов.
– Как забыть! Какая ведь история-то! Говорю, вспоминаем частенько… А здорово… – Иван засмеялся веселым, заливистым хохотком, – здорово вы меня облапошили! Церковку, кирпичики… Хе-хе-хе! А я, будто дурак, уши развесил. Вот умора!
Буянов крякнул и завозился на лавке. Вспомнил, какой лисой подкатился он тогда к простоватому казаку с молитвами да с причитаниями, и самому стало противно. «Вот она, кара-то господня».
– Мы-де богомольцев привечать будем, то да се… Ну, стало быть, приветили бы, а наше добро в земле кому бы тогда досталось? Кто бы там теперь хозяйствовал?
– Построил бы и церковку, Иван Александрыч, ей-ей! Крест кому поцеловать! А теперь я разорен, по миру пущен, – наклонив голову, слезно проговорил Матвей Никитич.
– В чем же это мы виноваты? Ну-ка скажи. Ежели те двести рублев, так я их возверну вам с моим удовольствием!
Степанов, размахивая ярко расшитыми полами халата, козырем прошелся по комнате.
– Ты, мил человек, у меня не двести рублев взял, а в прах меня разорил. Я завтрева, может быть, пищим сделаюсь! А то двести! Нет, брат, там поболее двухсот…
– Ну, это уж вы бросьте! У меня расписка вам выдана! – воскликнул Степанов.
– На расписку мне наплевать! А вот по миру меня ты чуть не пустил, это как?
– Несуразное вы говорите, господин Буянов. Что я у вас, последние деньги взял? Вы мне их тогда сами сунули, – уже начиная искренне удивляться, сказал Иван.
– Разве в задатке суть? Слово делового человека дороже всего на свете. На этом стоит весь торговый мир. Двести рублей мне – тьфу! Ты мне, Иван Александрыч, делянку продал, задаточек получил, а сам богатством завладел, мое золото добываешь?
– Ваше золото?.. С какого конца оно вашим стало? Вы что у меня покупали: прииск или место для церкви да для кирпичного завода… молитвы мне разные напевали… При чем тут золото?.. А ежели уж вы богомольный такой, так я вам нарежу не десять десятин, а пятьдесят… Я у обчества и войскового правления пятьсот десятин арендовал, со всеми горами, долами, лесом и речками, поняли!
Матвей Никитич ахнул в душе. «Вон куда рыжий успел лапы-то протянуть… Его теперь и вправду рукой не достанешь». Разговор надо было вести в другом тоне.
– Я тебя, Иван Александрыч, давно понял, а ты меня нет. Золото на Синем Шихане мой родитель раньше тебя открыл, а перед смертью мне завещание сделал.
– Поняли и мы вас, раскумекали потом, как вы собирались нас с братом облапошить… А теперь зачем явились?.. Еще хотите заморочить? Может, вам какую долю отвалить? Может, наши денежки вам пересчитать?
– Мне твоих денег не надо… Ты мне землю запродал десять десятин, задаток взял. Я инструмент закупил, рабочих нанял, капитал затратил… Значит, должен отвести мне соответственный участок али на паях принять.
Тут Матвей Никитич выложил перед Степановым все карты, призывая в свидетели всех святых, с унижением просил принять его в дело пайщиком.
– Прямой тебе расчет, Иван Александрыч. Весь инструмент у меня налицо. Несколько артелей подготовлено, задаток выдан.
– Все ваши артели уже у нас работают, – сразил его Иван.
– Тем паче! Ведь я им авансы выдал? Как же мне быть-то? Прямой тебе расчет принять меня в пай… У меня весь инструмент налицо, скот. Мы такое дело завернем, небу будет жарко.
– Сейчас и без того жарко… Второй месяц суховей дует, – съязвил Степанов.
– На случай недорода у меня хлеб в запасе и две мельницы. Английская кумпания закупила мильенные партии, – доказывал Буянов.
– Была бы денежка, будет и хлебушка…
Иван понял, что этот упрямый гостечек снова пытается надуть его, явно посягая на богатство Синего Шихана. Предложение Буянова возмутило его. Продажу земли он считал теперь глупостью – вспоминать о ней не хотелось. Все посулы Буянова он резко и гордо отклонил. Только после выпитого вина и пельменей, немного подобрев, он согласился приехать в город посмотреть материалы и инструмент.
Матвей Никитич пробовал ругаться, несколько раз принимался плакать, но Степанов был черств, как старый калач. Прежде чем вернуть двести рублей, он потребовал из рук в руки расписку, последний буяновский козырь на владение Синим Шиханом.
Под конец беседы с прииска приехал управляющий Тарас Маркелович Суханов. Иван бросился ему навстречу, провел в горницу и усадил высокого, крепкого старика в позолоченное кресло. На своем веку этот седобородый золотоискатель повидал многое и не удивился ни раскрашенным павлинам, ни бильярдным шарам, ни шахматам из слоновой кости и прочим степановским покупкам.
– Вот, Тарас Маркелыч, тот самый господин Буянов, который золотцем нашим хотел завладать, – знакомя Суханова с гостем, проговорил Иван. – Ну, что там у нас? Прибывает народ?
– Прибывают люди, строятся… Что ж, очень приятно познакомиться, – поглядывая на свои пыльные сапоги, сказал Суханов и, повернувшись к Буянову, спросил: – Как вам удалось разузнать про здешние места?
– Родитель мой давно открыл, – угрюмо ответил Буянов, разглядывая этого строгого, бородатого человека, который командовал теперь всем богатством.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146