– Да, обедал.– Вы расстались примерно в четыре часа. Куда вы пошли потом?– Вроде бы в Сити. Точно не помню. Ради Бога, Мундт, – застонал он, сжимая голову руками, – я больше не могу… Проклятая голова…– Ну, и куда же вы отправились? Почему избавились от «хвоста»? Почему вы так старались улизнуть от слежки?Лимас ничего не ответил. Сжимая голову, он судорожно глотал воздух.– Ответьте на один только этот вопрос, и я отпущу вас. Вас уложат в постель. Позволят спать сколько захотите. А иначе вас отправят в ту же камеру. Понятно? Свяжут, закуют и оставят валяться на полу, как животное. Ясно? Ну, куда вы отправились?Дикая пульсация боли в голове еще больше усилилась, комната заплясала перед глазами. Лимас услышал чьи-то голоса и шум шагов, вокруг заскользили призрачные тени; кто-то что-то кричал, но кричал не ему, кто-то открыл дверь, да, конечно, кто-то открыл дверь. Комната заполнилась людьми, кричали все разом, потом стали уходить, кто-то ушел, Лимас слышал, как они уходят, грохот их шагов отзывался ударами в его голове. Потом все замерло и наступила тишина. На лоб, словно длань самого Милосердия, легло мокрое полотенце, и чьи-то добрые руки понесли его куда-то.Он очнулся в больничной кровати, у изножья которой, покуривая сигарету, стоял Фидлер. Глава 18. Фидлер Лимас огляделся по сторонам. Постель с простынями. Палата на одного, окно без решеток, лишь занавески, а за ними матовое стекло. Бледно-зеленые стены, темно-зеленый линолеум на полу. И Фидлер, стоящий над ним с сигаретой в зубах.Санитарка принесла еду: яйца, жидкий бульончик и фрукты. Чувствовал он себя отвратительно, но решил, что поесть все же следует. Он принялся за еду. Фидлер продолжал глядеть на него.– Как вы себя чувствуете?– Чудовищно, – ответил Лимас.– Но немного получше?– Вроде бы да. – Лимас помолчал. – Эти мерзавцы измолотили меня.– Вы убили охранника. Вам это известно?– Я так и предполагал… А чего они ожидали, действуя столь идиотично? Почему не взяли нас обоих сразу? Зачем было вырубать свет? Они явно перестарались.– Боюсь, что мы, немцы, всегда готовы перестараться. У вас там довольствуются тем, что необходимо.Они замолчали.– А что было с вами? – спросил Лимас.– Тоже допросили с пристрастием.– Люди Мундта?– Они и лично Мундт. Очень странное ощущение!– Можно сказать и так.– Нет, нет, я говорю не о физической боли. В смысле боли это было сущим кошмаром. Но у Myндта, видите ли, были личные причины поглумиться надо мной. Независимо от моих показаний.– Потому что вы высосали из пальца всю эту историю?– Потому что я еврей.– О Господи, – вздохнул Лимас. – Поэтому меня обрабатывали с особым усердием. А он стоял рядом и все время шептал мне… Все это очень странно…– Что он шептал?Фидлер помолчал, а потом пробормотал:– Ладно, все уже позади.– Но что все это значит? Что случилось?– В тот день, когда нас арестовали, я обратился в Президиум за ордером на арест Мундта.– Вы рехнулись, Фидлер. Я говорил вам, что вы просто рехнулись. Он никогда…– Кроме предоставленных вами, у нас имелись против него и другие улики. Я собирал их по крупицам в течение последних трех лет. Вы дали нам решающее доказательство, вот и все. Как только это стало ясно, я разослал докладную всем членам Президиума. Кроме Мундта. Они получили ее в тот день, когда я потребовал его ареста.– В тот день, когда он арестовал нас.– Да. Я знал, что Мундт без боя не сдастся. Знал, что у него есть в Президиуме друзья или по крайней мере сторонники. Люди, которые испугаются и прибегут к нему, как только получат докладную. Но я был уверен, что в конце концов он проиграет. Президиум получил страшное оружие против него – мою докладную. Нас тут пытали, а они тем временем читали и перечитывали ее, пока не поняли, что все в ней точно. И каждый из них понял, что все остальные тоже понимают это. И они начали действовать. Объединенные общим страхом, общей слабостью и общим знанием фактов, они выступили против него и назначили трибунал.– Трибунал?– Закрытый, разумеется. Он состоится завтра. Мундт арестован.– А какие у вас еще улики? Что вам удалось собрать?– Завтра узнаете, – улыбаясь, ответил Фидлер. – Всему свое время.Он замолчал, глядя на Лимаса.– А этот трибунал, – спросил Лимас, – как он проводится?– Все зависит от президента. Не забывайте, это ведь не народный суд. Скорее похоже на следственную комиссию – заседание комиссии, назначенной Президиумом для расследования обстоятельств определенного дела. Трибунал не выносит приговор, он дает рекомендацию. Но в случае вроде нынешнего рекомендация равнозначна приговору. Просто она остается секретной как часть работы Президиума.– А как ведется расследование? Адвокат? Судьи?– Там будут трое судей, – сказал Фидлер, – и адвокат. Завтра я выступлю обвинителем по делу Мундта. А защищать его будет Карден.– Кто такой Карден?Фидлер помолчал.– На редкость крутой мужик, – сказал он. – Внешне смахивает на сельского врача – невзрачный и благодушный. Но он прошел через Бухенвальд.– Почему Мундт не взял защиту на себя?– Не захотел. Говорят, у Кардена есть свидетель защиты.Лимас пожал плечами.– Ну, это уже ваши проблемы, – сказал он.Они снова замолчали. Потом Фидлер сказал:– Я бы не удивился – во всяком случае, не настолько удивился, – если бы он истязал меня из ненависти или зависти ко мне. Понимаете? Бесконечная, мучительная боль и все время твердишь себе: или я потеряю сознание, или сумею перетерпеть ее, природа решит сама. А боль все усиливается и усиливается, словно натягивается струна. Ты думаешь, что это уже предел, что сильнее болеть не может, а оно болит сильней и сильней, а природа помогает только в одном – различать степень боли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67