Одним из последних поднялся капитан Юрьев, которого Слава оставил за себя. Он должен был привести «Команду» сюда после участия в наступлении сербских частей. Саша Юрьев — с ним вместе Макаров воевал в Боснии. Офицер-десантник. Афган за спиной — командир разведроты в десантно-штурмовом батальоне. Сейчас тоже — словно земля и камни под ногами самородками усыпаны — не может глаза поднять.
— Что случилось? — предчувствуя самое плохое, мрачно спросил Слава, едва Саша присел на камень перед командиром.
— Не знаю, — устало ответил Саша.
— Ну-ну... Ты не знаешь, я не знаю. А кто знает?
Где остальные ребята?
— И этого не знаю...
Слава промолчал.
— Всех, что смог собрать, привел...
Это ударило больно, даже в груди резануло, хотя никогда раньше Макаров на сердце не жаловался, считая его железобетонным.
— Рассказывай.
Юрьев закурил, отгоняя дым ладонью в сторону.
Знал, что командир табачный дым переносит с трудом. Долго молчал. Молчал и Слава, ожидая.
— Нашу задачу ты знаешь, — наконец начал Саша. — Сербы должны идти полукругом, полностью охватывая обе базы. На правом фланге ударная колонна. Она по дороге должна в самую гущу албанцев врезаться и пополам их разрубить. А мы за шесть часов до начала выступили. С тыла должны были ударить после общего наступления и с колонной соединиться.
— Дальше, дальше... План я помню.
— Ночью натовцы бомбить начали. Но толку от этой бомбежки мало было. Даже коммуникации не разорвали. И операцию не задержали. Сначала все нормально пошло. Я связь поддерживал. И сербы правильно выдвинулись, и колонна как ножом по маслу прошла. Ни один танк не потеряли. И мы ударили. Потом слышу переговоры. Отступают сербы.
Не поверил сначала. Как они отступать могут, у них троекратное преимущество в силе. И плюс бронетехника. Потом — колонна тормознулась. И тут вообще непонятное началось. Они просто побежали. Шли вперед, и вдруг повернули. Но даже боя сильного не было. Просто повернули, и все. А мы уже вгрызлись боевикам под самое горло. Завязли. Шли с вытеснением, шаг за шагом. Должны были на полукольцо их отбросить. А тут сербская колонна в бега ударилась.
И прямо через нас. Бегут, глаза дикие, как от черта спасаются.
Слава сказал:
— Не понимаю...
— И я. А что дальше было, вообще разобраться трудно. Мы тоже побежали. Массовый психоз какой-то. От бегущих сербов нам передалось это состояние.
— И ты?
— И я побежал. Сейчас вспоминаю, понять ничего не могу. Словно и не я это был.
— Испугался? — не поверил Слава.
— Испугался... — Саша посмотрел в глаза взглядом виноватой собаки. — Не знаю, командир, как такое случилось. Никогда со мной такого не было.
А тут — испугался вместе со всеми. Побежал...
— Дальше.
— Уже среди сербов, когда километров на пять оторвались об албанской базы, в себя пришел. Стал ребят собирать. Вот все, что собрал, — показал Юрьев рукой. — Сюда привел. И делай со мной, что хочешь.
Я сам ничего не понимаю. Я уже командовать не могу.
— А ребята?
— А ребята, мне кажется, не лучше себя чувствуют. Им и стыдно, и страх еще не прошел. Сейчас, может, и не страх уже, а какое-то последствие перевозбуждения. Непонятное состояние, истеричное.
Застрелиться хочется. Веришь?
— Верю, — жестко сказал Слава.
Ему хотелось добавить: «Я бы застрелился...», но он сдержался, потому что видел Юрьева не в одном серьезном деле и знал, чего тот стоит. Если командир в сердцах скажет так, то Саша и вправду может застрелиться.
— Отдыхай. Ночью выступим.
— Командир... — голос у Саши хриплый. — Что скажешь обо всем этом?
— Ничего. Мне нечего сказать, потому что я там не был. Отдыхай.
И, видя глаза своего заместителя, понимая состояние Юрьева, добавил уже мягче:
— Потом вместе подумаем и разберемся.
Ему тоже необходимо было побыть одному, предварительно самому поразмыслить над случившимся.
Слава давно привык после каждой удачной или неудачной операции проводить анализ, чтобы впоследствии не повторять ошибки. Но сейчас ситуация анализу не поддавалась. Ему просто нечего было предположить, чтобы оправдать случившееся.
Что такое паника, теоретически он знал прекрасно и даже умел ее создавать в чужих рядах. Хотя сам склонности к панике не имел и никогда не случалось поддаваться ей. Паника — близкая родственница страха. Это страх плюс стадный инстинкт. Любая толпа подвержена стадному инстинкту. Но в своих парнях он этого не замечал. Он готовил их так, как когда-то готовили его самого. Они привыкли действовать так, как и положено спецназу, — в отрыве от основных войск. Они — самостоятельная боевая единица. Игнорирующая действия других. Чувствующая свое преимущество в отборе и подготовке и гордящаяся им. Но в данном случае панике поддалась вся эта единица, полностью. Более того, они даже потеряли кого-то из своих людей. Что произошло?
— Командир... — Саша Юрьев подошел снова. — Командир, нам надо туда вернуться. На то место.
Иначе мы не сможем больше воевать, как раньше.
Саша был прав. Канатоходец боится пройти по своему канату до тех пор, пока не пройдет его впервые полностью. И «Команде теней» следует пройти по своему канату. Слава кивнул и достал телефонную трубку. Набрал номер начальника разведки сербского армейского корпуса, которому непосредственно подчинялся.
— Полковник Раткович. Слушаю вас внимательно!
— Капитан Макараджич. Слушай, Мате, что там такое случилось во время наступления?
— Славко, ты, бык твою бабушку, где сейчас? — не зло, но до предела возбужденно спросила трубка.
— Со своими ребятами, твою бабушку, — помянул, отвечая, Слава любимое ругательство полковника, — встретился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131