Им это было необходимо после длительной разлуки, слишком долго они жили каждый в своей среде, и эта среда могла не только изменить их характеры, но и оттолкнуть их друг от друга.
Но, очевидно, воспоминание о дружбе было так живо, доверие так велико, а преданность так истинна, что через пятнадцать дней, в продолжение которых они поочередно касались самых разнообразных вопросов, в то же время не затрагивая того, который им так необходимо было исчерпать до самого дна, они убедились, что остались такими же друзьями, какими были и до расставания.
В течение этих пятнадцати дней граф Луи, счастливый тем, что снова увидел друга детства, потому, что сознавал его превосходство над собой, ни разу не обнаружил желания занять независимое положение по отношению к бывшему спаги и незаметно для самого себя снова попал под нравственную опеку, которую последний так долго имел над ним.
Другие два лица тоже жили в наилучшем согласии, — дон Корнелио, может быть, по беспечности, а Курумилла из гордости.
Испанец, влюбленный в свободу, счастливый возможностью жить кг открытом воздухе, не заботясь ни о чем, весело погонял своих novillos , бренчал на своей харане и без устали пел бесконечный romansero del rey Rodrigo , несмотря на многократные замечания Валентина о необходимости как можно меньше шуметь, странствуя по прериям. Нужно заботиться о том, чтобы не попасть в западни, которые, как паутину, беспрестанно расставляют индейцы на пути неосторожных путешественников. Испанец каждый раз с сокрушенным видом выслушивал замечание охотника и… затем тотчас же принимался бренчать на гитаре и петь ро-мансеро, и этим вызывал новые замечания со стороны Валентина. Но Валентину в душе, надо заметить, очень нравилась эта беспечная храбрость певца-вакеро.
Курумилла, следуя своей натуре, был все так же осторожен, как и пятнадцать лет тому назад, если не больше. Он, казалось, все гкдел и слышал даже в то время, когда спал, а днем бдгтелькый арауканский вождь то и дело метался, не говоря кн слова, от одного конца стада к другому и так хорошо охранял общую безопасность, что не произошло никакой несчастной случайности за все время путешествия. Не произошло, но до того момента, с которого мы станем продолжать каш рассказ.
Они спустились с лесистых откосов Сьерры-Невады и вступили в бесплодные песчаные степи, простирающиеся до самого моря. Здесь на своем пути, за исключением Сан-Хосе и Монтеррея, двух полуразрушенных городов, путешественник встречает только низкорослые деревья и колючие кустарники, которые покрывают громадные пространства.
За три дня до прибытия в Сан-Хосе, собственно не город, а жалкое пуэбло, где находят себе временный приют охотники и погонщики, посещающие эти места, и где население, вымирающее от изнурительной лихорадки, не в состоянии оказать какую-либо помощь путешественникам (те, наоборот, сами должны его одевать и кормить), караван расположился лагерем на берегу небольшого ручья, где росло несколько деревьев и чахлых меските. Морской ветер беспрестанно тряс их и покрывал тем мелким песком американских побережий, который набивается в глаза, в нос и в уши, и от которого нет никакого спасения.
Громадный огненный шар солнца погружался в море, дул очень свежий ветер, вдали на лазури неба виднелось несколько белых парусов. Подобно зимородкам перед бурей, они спешили добраться до Сан-Франциско. В степи слышался вой койотов, а сидевшие там и здесь на ветках птицы спрятали головки под крылья и готовились ко сну.
Путешественники загнали скот в наскоро устроенную загородку, зажгли костры, и после ужина каждый поспешил вознаградить себя несколькими часами отдыха после утомительного дневного перехода под жгучим солнцем.
— Ложитесь спать, — сказал Луи, — я буду стеречь в первую очередь, которую так любят лентяи, — добавил он, улыбаясь.
— Значит, я беру себе вторую очередь, — сказал Валентин.
— Нет, — вмешался Курумилла, — вторую возьму я себе. Глаза индейца хорошо видят ночью.
— Гм! — возразил охотник. — Но мне кажется, что и у меня зрение недурное.
Курумилла молча приложил палец к губам.
— Хорошо, хорошо, — продолжал охотник, — можете караулить за меня, вождь, раз вы этого хотите. Но только если вы устанете и захотите спать, разбудите.
Индеец в знак согласия молча кивнул головой.
Трое мужчин завернулись в свои сарапе и растянулись на земле, и только один Луи остался сторожить.
Ночь была великолепная, темно-голубое небо сияло бесчисленным множеством звезд, сверкавших как брильянты, полная луна лила свой бледный и фантастический свет; чистый прозрачный воздух давал возможность далеко видеть окрестности. Немного спустя поднялся легкий ветер, освежавший атмосферу, от земли поднимались острые и душистые благоухания; волны е таинственным рокотом выбрасывались на берег и тут замирали, а там, в прерии, в неясной дали, виднелись черные силуэты койотов, привлеченных стадом novillos и бродивших со зловещими завываниями.
Луи, очарованный чудным вечером, и невольно поддаваясь той неге саванн, которой поддаются даже самые закаленные люди, незаметно для самого себя отдался мечтам.
Он дошел уже до того состояния дремоты, где наступает граница бодрствованию и на смену ему идет сон, — но тут его пробудило от грез прикосновения руки, тяжело опустившейся ему на плечо, и чей-то голос чуть слышно прошептал над ухом:
— Берегись!
Луи, так неожиданно возвращенный из мира грез к действительности, раскрыл глаза и обернулся.
Над ним, согнувшись, стоял Курумилла. Индеец еще раз повторил то же самое слово, дополняя значение его красноречивым жестом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72