Это был коренастый, невысокого роста человек, чрезвычайно крепкого сложения, с сухим худощавым лицом, освещенным двумя маленькими, злобно горящими глазками. Он представлял собой тип искателя приключений самого низкого пошиба, для которого смысл жизни заключался в грабеже и убийстве. По характеру он был отъявленным негодяем.Этого человека в отряде звали Курциус, родом он был из парижского предместья Сен-Марсо. Он отведал и солдатчины, и службы в матросах, перепробовал все ремесла и занятия, но ему ни разу не приходила мысль стать честным человеком. С самого прибытия в колонию он отличался духом полнейшего неповиновения, жестокостью и особенно своим бахвальством. Он хвастался, что за ним восемь смертей, а на языке негодяев это означает, что он совершил восемь убийств. Своим товарищам он внушал неосознанный страх.Когда его выбрали парламентером, он привычным движением заломил шапку набекрень, как будто собирался говорить с своим приятелем, и тихо шепнул окружающим:— Смотрите, как я его сейчас отделаю.Он выступил вперед и вразвалку подошел к капитану, следившему за ним с бесстрастным выражением лица. Внезапно как по команде воцарилась полнейшая тишина, слышно было, как бились у всех сердца, глаза горели беспокойством, каждый чувствовал, что близится решительная минута.Подойдя к капитану, Курциус остановился, смерил его наглым взглядом и обратился к нему со словами:— Ну, здравствуйте, любезный капитан. Дело вот в чем. Товар…Но граф не дал Курциусу договорить. Он быстро вытащил из-за пояса пистолет, приставил к его лбу и, прежде чем тот что-либо успел сообразить, всадил ему пулю в голову.Бандит упал на песок с раздробленным черепом.Граф спокойно заткнул за пояс пистолет, поднял голову и холодно произнес:— Может, еще кто-нибудь желает сделать замечание?Все молчали, дикие звери стали кроткими ягнятами.Никто не двинулся, все стояли, опустив головы, перед своим вождем. Они поняли его.Граф презрительно улыбнулся.— Уберите эту падаль, — проговорил он, брезгливо ткнув ногой труп, — мы на войне. Горе тому, кто откажется исполнять хотя бы малейшую статью нашего устава, я уложу того на месте, как собаку. Повесить этого негодяя за ноги, чтобы тело его клевали стервятники. Через десять минут труба протрубит выступление в поход, и плохо придется тому, кто не будет готов к этому времени.Произнеся эту краткую, но внушительную речь, граф вошел в дом тем же твердым шагом, каким он из него вышел.Возмущение было подавлено. Все почувствовали, что под шелковой аристократической перчаткой графа находятся ежовые рукавицы с железными иглами, которыми он умеет пользоваться. Они были укрощены навсегда и впредь без малейшего рассуждения исполняли приказ.— Это верно, Курциус негодяй, — говорили между собой после этого солдаты, — его нечего жалеть, и капитан хорошо сделал, что прострелил ему башку. А капитан молодец, с ним ухо держи востро.После этого все быстро принялись готовиться к походу.Через десять минут, как и обещал, капитан появился. Весь отряд был уже на конях, выстроился в походном порядке и ждал сигнала к отправлению.Капитан улыбнулся и велел протрубить сигнал.— Гм! — бормотал между тем Кукарес. — Как жаль, что у дона Марсиаля такие чудные бриллианты. После того, что мне довелось увидеть, я не без удовольствия взял бы свое слово назад.В это время весь отряд охотников во главе со своим капитаном выезжал из ворот Каса-Гранде по направлению к пустыне дель-Норте. ГЛАВА XXI. Признание Асиендадо и его дочь выехали из Гетцали под охраной дона Марсиаля и четырех пеонов, которых тот принял к себе на службу.Небольшой отряд направился на запад, туда же, куда, преследуя апачей, ушел граф де Лорайль с отрядом охотников.Дон Сильва хотел поскорее соединиться с графом еще и потому, что, как было ему известно, единственной целью экспедиции французов было освобождение его самого и его дочери из плена.Путешествие протекало в тоскливом безмолвии. По мере того как они приближались к пустыне, пейзаж принимал мрачный вид, свойственный безлюдным местам и навевающий грустное, подавленное настроение.Исчезли хижины, хакали, редкие селения, исчезли встречные путники, посылающие привет и пожелания счастливого пути. Перед глазами расстилалась неровная местность, там и здесь виднелись непроходимые леса, полные всякого зверья, высокие травы и перепутанные кустарники покрывали землю.Иногда появлялись следы французов: на почве видны были отпечатки копыт множества лошадей. Но местность вдруг резко менялась, и следы исчезали.Каждый вечер после нескольких выстрелов, посылаемых Тигреро в чащу кустарника, чтобы отогнать диких зверей, на берегу ручья разбивался бивак, зажигались огни, наскоро выстраивался шалаш для доньи Аниты, чтобы предохранить ее от пронзительного ночного холода, и после скудного ужина все завертывались в свои сарапе и засыпали до утра.Единственным развлечением, нарушавшим утомительное однообразие пути, была охота за попадавшимися время от времени горными сернами и антилопами, за которыми тут же бросались в погоню дон Марсиаль и его четыре пеона, гнавшие жертву до тех пор, пока бедное животное не изнемогало от усталости и не доставалось им в виде легкой добычи.Но все это не заменяло разговоров, которые так скрашивают время, прогоняют тяжелые думы и помогают развеять скуку бесконечного пути. Путники сторонились друг друга, и между ними не только не устанавливалось никакой близоста, но, напротив, день ото дня все более росло недоверие. Они говорили только тогда, когда возникала крайняя необходимость, но и тогда разговор их ограничивался самыми короткими фразами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96