– Поздравляю с громом «Грозы»! – простецки рассмеялся. – «Гроза» – мой отряд! – И ускакал.
Красногвардейцы пошли в дом купца грабить. А люди узнали, что Пудовочкин изнасиловал дочку Ваксова, гимназистку пятнадцати лет, а защищавшего её отца застрелил.
По городу начались реквизиции. Красные входили в дома, разбивали сундуки, забирали всё, что понравится. У купеческой вдовы Балычевой обнаружили полный сундук шёлковых головных платков. Расхватали их, стали повязывать шею. Сунцов ходил с алым бантом на жёлтом полушубке, с самодельной красной звездой на фуражке и с ярко-зелёным платком на шее. В доме девяностолетнего парализованного генерала Ледынцева увидал турецкое шомпольное ружьё времен покорения Кавказа и расстрелял генеральского зятя – за хранение оружия. Зять сам был старик – горный инженер на покое.
7
Доктор Зверянский громко постучал в дверь «бильярдной», услышал: «Войдите». Костарев, одетый, но накрывшийся пледом, приподнялся на канапэ. Он спал – его разбудил стук.
– Уважаемый госпо... пардон! Гр-ражданин комиссар! Вы знаете, что творят в-в-ваши? – от голоса доктора зазвенели бокалы в шкафчике.
Костарев надел пенсне, спустил с канапэ ноги, всунул их в домашние туфли.
– Расстреливают? Мародёрствуют? – обронил рассеянно.
Доктор судорожно сглотнул и почему-то зашёл к сидящему сбоку, наклоняясь и разглядывая его в профиль.
– Знаете... и – спите?
– И неплохо, между прочим, поспал.
Несколько секунд длилась тишина.
– У-уу! – доктор вдруг взревел, отшатнувшись, выбросив вперёд руки – будто отталкиваясь от сидящего. – Ка-а-кой цинизм!
Он силился говорить, но горло перехватил спазм, доктор лишь беспорядочно двигал руками, сжимал и разжимал мощные кулаки. Полное лицо багрово, губы дёргаются. Он выбежал и быстро вернулся; карман сюртука был оттопырен.
– Цини-и-изм... – выдохнул Зверянский и запустил пятерню в зачёсанные назад волосы.
Костарев сидел сгорбившись; уперев локти в колени, поддерживая голову ладонями, смотрел в пол, словно занятый чем-то своим, не имеющим отношения к доктору.
Тот столь взбудоражен, что речь даётся ему с немалым трудом:
– Потерявшие облик человеческий... мерзавцы... льют невинную кровь... а цинизм их начальника неопровержимо доказывает, что они з-звер-рствуют с его ведома и... поощряемы им... Прошу возражать! – смятенно прервал он себя.
Комиссар не шелохнулся.
– Ах, неугодно? В таком случае... в отмщение за безвинные жертвы... я казню!.. – Зверянский выхватил из кармана револьвер.
Сидящий взглянул сквозь пенсне.
– Вы – трус!
– Ка-ак? – Сбитый с толку доктор прицеливался ему в грудь так тщательно, будто ответ мог принести только очень меткий выстрел.
– Трус!
– Я-а?.. – Доктор помахал револьвером, точно собираясь не стрелять, а ударить, при этом у него был вид, словно ударить – гораздо страшнее.
– Вы, Александр Романович.
– Но позвольте... за вашу смерть меня убьют, мою семью истребят...
– Правильно! Вы этим кокетничаете, вы себе интересны. Извольте не перебивать! Вы же знаете, кто действительно командует убийцами, вам наверняка сказали...
– Чудовище саженного роста, Голиаф...
– Вот видите! – Костарев прислонился к спинке канапэ, вытянул ноги. – Но вместо того чтобы проникнуть к виновнику и пустить пулю в него, вы выбираете самое лёгкое. Кидаетесь на того, кто сам отдался в ваши руки.
Доктор в пристальном внимании промолчал, сунул револьвер в карман.
– И тем не менее... – проговорил взвинченно, – вы тоже виновник проливаемой крови!
– Это мы исправим! – Костарев встал. – Александр Романович, будьте добры... там внизу мой ординарец Голев. Передайте ему, что я велю запрягать.
Когда пролётка с комиссаром отъехала от дома, доктор вбежал в комнату к жене, сыну и двум дочерям.
– О! Этот человек сейчас примет свои меры... Он знает, как поступить со сволочью! Самым сур-ровейшим образом!
8
Комиссар возвратился через два часа, поднялся к себе наверх. Зверянский, вытерпев пять минут, постучался к нему.
– Валерий Геннадьевич, я извиняюсь... положен конец? Как вы наказали?
Костарев полулежал на канапэ.
– Я ездил за город. Мы ехали просёлком, пока не попали на водяную мельницу. Повернули в лес. Потом – назад. Дороги, доложу я вам, не для прогулок.
– Прогу...? – доктор, казалось, ощутил, что из его горла выходит яйцо. Растерянность, оцепенение, ужас; рот не может закрыться. Он вглядывался в говорившего, наклоняясь к нему. Присел на корточки, сдавил руками виски.
– Ничего более чудовищного... я отродясь... ни в каком кошмарном сне...
– Я, кажется, уведомил вас, – неожиданно зло произнёс Костарев, – что я – сумасшедший? Не перебивать! У меня, как вам должно быть известно, тоже имеется револьвер. Сейчас я на ваших глазах выстрелю себе в рот! Не верите?
Он вскочил, ринулся к креслу, рванул из-под него саквояж.
– Остановитесь! – прохрипел доктор. – Вы с ума сош... пардон...
Тот раскрыл саквояж – Зверянский устремился к нему. Комиссар повелительно поднял руку:
– Прочь!
– Придите в себя, Валерий Геннадьевич... – умоляюще прошептал Зверянский.
Костарев значительно глядел на него сквозь пенсне. Затем вынул из саквояжа бутылку, взял из шкафчика бокал, налил.
– Вам нельзя пить ни капли, – пробормотал доктор.
– Вы находите? – его собеседник усмехнулся. – Даже если через три минуты меня не будет? – Он выпил.
– Это дом умалиш... пардон, это какой-то публичный дом! – вырвалось у Зверянского, вид у него был потерянный и взвихренный, но вдруг глаза захолодели гордой решимостью: – Идиотство... Наплевать! Я знаю, что делать. – Он пошёл к двери.
– Вернитесь! – приказал Костарев, беря стул и садясь за столик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86