Рождаясь вслед за ударом, плавно догоняли одна другую упругие трепещущие волны.
Победители с закопчёнными руками и лицами, обсыпанные пылью от разбитой пулями штукатурки, вал за валом втекали в юнкерское училище. В столовой, где сейчас поглощали бы пищу красные, белых ждал только что поспевший густой суп из картофеля, лапши и баранины. Пузищев, садясь за стол, в упоении смотрел на налитую до краёв дымящуюся миску:
– Вкусненько живут краснюки! Понагнали скота из станиц.
Разгорячённые, не утихшие ещё после боя молодые люди ретиво заработали ложками. Когда голодная охотка унялась и хлеб стали откусывать уже не столь поспешно, Истогин поразмыслил вслух: не понимает он станичников! мириться с тем, что тебя грабят, и бездумно ждать каких-то «улучшений жизни»?
Иосиф оторвался от еды:
– Мне нравится восточная пословица: «Кто не хочет держать чёрную рукоять меча, против того обратится его сверкающее остриё».
Козлов кивнул:
– Сейчас бы им всем восстать, а поднялись какие-то сотни...
Говорили о казаках, и Иосиф вдруг порывисто ринулся в классику:
– Вспомните, пожалуйста, «Тараса Бульбу»...
Потолковали о воинственности запорожцев, прославленной в былинных тонах Гоголем. Иосиф затронул тему юдофобии.
– Что ещё о казаках... – сказал неуверенно, покраснел и сам осерчал на себя из-за этого: – Я знаю, многие из них – юдофобы. Я уже поймал не один злой, ненавидящий взгляд. Но какое мне дело до них! Я вношу мою лепту в то, чтобы зло не захватило Россию. Россия для меня – это шестая часть Земли, часть, за которую отвечаем мы – здесь живущие. Как можно отстраняться? Дядя рассказывал, как здесь, в Оренбурге, убивали архиерея. На него надели надутую автомобильную камеру, столкнули в прорубь. Он мучился много часов, пока умер...
Пузищев постарался придать голосу трагическое звучание:
– А пятьдесят монахов с игуменом расстреляли!
Когда он произносил конец фразы, лицо у него было по-детски испуганным.
Козлов добавил о двухстах заложниках. Он пояснил Иосифу: ревком арестовал бывших офицеров, судейских и земских служащих и потребовал, чтобы Дутов явился с повинной. Конечно, он не явился – и всех этих людей перебили.
– Всё-таки как верно, что я пошёл! – Иосиф на мгновение замолк, стараясь успокоиться. – Отец был против: пожалей мать! Мама переживала страшно: я – самый младший, у меня две сестры... Было больно за маму, мне и сейчас больно...
– Вы сказали, у вас какая-то идея... – напомнил Козлов, не переставая есть суп.
– Да! Но как было трудно до неё дойти! Гесиод учил: мысль рождается в свободе от дел и слов. А у нас вечно какие-то дела и море слов. Ваша мысль замечательна: размышлять в покое с трёх часов дня до отхода ко сну. Ничего прекраснее не могло бы быть! Чего мне стоило выкраивать хоть два часа в день. Кабинет не годился: там приготовляешь уроки, там не та атмосфера, вы понимаете... Прятался в беседке, на чердаке. Домашние замечали – переглядывались. И всё-таки удалось добиться, что идея возникла...
– Вас слушают, – нетерпеливо подтолкнул Евстафий.
– Я понял: литературные герои живут не только в книгах, не только в нашем сознании. У них есть свой реальный мир. Писателям дано проникать туда. Но они этого не понимают. Они думают, что сами создают своих героев. На самом деле это не создания, а лишь отражения! Если их очень-очень любить, очень в них верить, то в покое – абсолютном покое – можно сосредоточиться до такой степени... что в нашу действительность войдут сами герои...
Пузищев фыркнул, отвернувшись в сторону. Иосиф протянул к нему руки:
– Постарайтесь представить... Вы тихой ночью сосредоточились в глухом углу сада или на крыше... А в каком-то доме женщина рожает... В миг рождения в ребёнка входит ваш любимый герой. Начинает расти, крепнуть Дон Кихот или Тиль Уленшпигель, которые так нужны России...
– Хм! – Козлов заинтересован.
– А почему не мустангер Морис Джеральд? – отчего-то обиделся Пузищев.
– Пусть и Джеральд, – согласился Иосиф.
– Утопия! – обрезал Истогин: – Чтобы это не осталось утопией, нужно одно. В парламенте будущей России шестьдесят процентов мест должно быть у женщин, милых, обаятельных...
Пузищев вскочил:
– Пойду-ка я за добавкой!
Когда он возвратился с полным котелком, Истогин всё ещё, с неослабной настойчивостью, развивал женскую тему. Пузищев обменялся многозначительным взглядом с Козловым, глубоко, шумно вздохнул – сколько чувства было в его жалобном возгласе:
– Чего ещё не хватает – поджарки!
Иосиф поправил:
– По-моему, у нас сейчас есть всё. Даже – Радуга!
Серо-зелёные, слегка навыкате, глаза Козлова заблестели.
– Ваша идея... – начал он торжественно, но сконфузился и сбавил тон, – считайте, что Хранители Радуги уже приняли её.
10
Из-за прохваченного солнцем шафранового облака косо падали тончайшие и хрупкие апрельские лучи. Там и там на улицах, где наслоилось за зиму особенно много снега, он, убывая, сверкал расплавленным стеклом. Кое-где участки мостовой уже совсем обнажились, вовсю омываемые ручейками. Заборы палисадников размякли от сырости. С застрех по большей части бревенчатых, обшитых крашеным тёсом домов срывались кручёные струйки капели.
Отряд белых строем следовал через город, чтобы занять позиции в районе под названием Аренда. Был в разгаре исторический для Оренбурга день 4 апреля 1918 года. Город взят белыми, когда вокруг него – советская власть, когда Центральная Россия, Сибирь, Туркестан – в руках большевиков. Ещё почти два месяца – до выступления чехословаков, ещё нет и помину об армиях Колчака.
Молодёжь, придерживая на плече ремни ружей, жизнерадостно печатает шаг – брякают патроны в подсумках, звякают манерки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86