Когда его большая, тяжелая ладонь скользнула к твердому холмику в завитках волос и пальцы принялись исследовать нежную плоть, она застонала, приглашая, умоляя его проникнуть глубже.
Маркус удовлетворенно улыбнулся, когда медленно погрузил в нее палец и обнаружил, что она влажная и горячая. Он хотел еще поиграть, исследовать ее тело, но не осмелился: побоялся, что если не возьмет ее сейчас, то может и опозориться. Слишком сильно она распаляла его, слишком он был полон и изнывал от вожделения.
Он раздвинул ее ноги и обнял за бедра, впился губами в ее губы и, проникая языком в глубь ее рта, медленно вошел в нее. У нее внутри все было узким, скользким и теплым, и он потерялся в алом тумане наслаждения… и преодолел тоненькую преграду, не успев понять, что произошло – и что это значит. Но в следующее мгновение он осознал. Он впился в нее взглядом.
Изабел, оглушенная болью, удивлением и наслаждением, лежала под ним, не шевелясь. Ей потребовалось все мужество, чтобы посмотреть ему в глаза. Она попробовала заговорить – но слова не шли с языка. Маркус казался ей темным и опасным, нависая сверху, с черными волосами, спадавшими на лоб, и затуманенным от желания взглядом. Но обвинения и подозрения в этом взгляде пригвоздили Изабел к постели.
Охваченный страстью, Маркус не мог соображать здраво. Вопросы теснились в его мозгу, но их затмевало ощущение ее нежного тела и первобытное желание освободиться от вожделения, утолить голод, который терзал его и бился в нем. Он помотал головой, пытаясь сосредоточиться. Но тщетно: ее тело манило его, как поющая сирена, желание бешено пульсировало в его венах. Он закрыл глаза и требовательно прижался губами к ее губам, а потом чуть-чуть подался назад – и вошел в нее снова, глубже и полнее. И пропал. Снова и снова Маркус вторгался в Изабел, и каждое движение было быстрее, глубже предыдущего. Его бедра танцевали в жарком ритме древнего танца. Он отчаянно желал продлить наслаждение – и в то же время жаждал освобождения, сладостного забвения.
Первое потрясение прошло, и с каждым движением Маркуса в чреве Изабел разгоралось пламя, сладкая ноющая боль. Ее тело больше ей не принадлежало. Ее руки легли ему на ягодицы, и она стала ласкать его, требуя продолжения, желая, страстно желая… чего-то, она не знала чего. И в ней спиралью взорвалось блаженство, такое сильное, пронзительное, глубокое, что она закричала, и мир рухнул в пустоту.
Ее крик сработал, как курок. Маркус напряг бедра и с низким рычанием вторгся в нее еще раз, окунувшись в экстаз и позволив ему увести себя куда угодно.
В комнате слышалось только их затрудненное дыхание. Медленно, неохотно Маркус вышел из нее, полежал рядом несколько секунд и, ни слова не говоря, встал. Ничуть не заботясь о своей наготе, он прошел в ее гардеробную. Как и ожидал, Маркус нашел там кувшин с водой и налил немного в таз, взял салфетку, аккуратно лежавшую там же и вернулся в спальню.
У Изабел кружилась голова, и в теле таяли остатки наслаждения от занятий любовью. Изабел смотрела, как он уходит, не в силах оторвать завороженного взгляда от него, высокого и гибкого. Она задрожала от восторга, вспоминая ощущение от его губ на груди, от его сильных движений в ней. Но очень скоро, слишком скоро реальность обрушилась на нее, и она подскочила на постели, оглядываясь в поисках халата. Ей не хотелось предстать перед ним совершенно нагой. Резкое движение заставило ее чуть-чуть поморщиться от боли. И это маленькое напоминание о произошедшей в ней перемене вызвало у нее почти что гордую улыбку. Теперь она женщина. Улыбка растаяла, как только она вспомнила, какие у Маркуса сделались глаза, когда он понял, что она девственница. Нет, ей определенно нужно одеться, пока он не вернулся. Он будет задавать вопросы, много вопросов, и вряд ли ему понравятся ответы. Нагота делает ее уязвимой, а она никак не может себе позволить быть сейчас уязвимой.
Хотя Изабел знала, что Маркус ушел в соседнюю комнату, она все-таки вздрогнула и вжалась в подушки, когда он быстрыми шагами вернулся в спальню. Он остановился, посмотрел на нее и подошел к кровати. Поставив таз на прикроватный столик, он едко сказал:
– Хватит! Я ни разу в жизни не бил женщину, даже когда меня провоцировали. И не намерен начинать сегодня.
– Я и н-не д-думала, что ты м-меня ударишь, – запинаясь проговорила она. – Ты просто меня напугал.
Проигнорировав ее реплику, он раздвинул ей бедра и поджал губы, увидев, сколько крови вышло. Он намочил салфетку и, не разжимая зубов, принялся смывать следы произошедшего.
В спальне стояла такая оглушительная тишина, что Изабел казалось, что голова у нее вот-вот взорвется. Интимность момента смутила ее, и она попыталась отодвинуться, не дать ему коснуться себя. Его рука на ее бедре напряглась, и она позволила ему смыть с себя кровь. Маркус молчал. Глядя на его склоненную голову, Изабел отчаянно желала, чтобы он сказал хоть слово. Что-нибудь. Стал бы браниться. Обвинять. Требовать ответов и объяснений.
Она готова была закричать, лишь бы разрушить давящую тишину. Он осторожно спросил:
– Так чей это ребенок?
Изабел напряглась и, сверкая глазами, ответила яростно:
– Мой!!! Эдмунд мой сын, мой, с момента своего рождения!
Маркус холодно, оценивающе посмотрел на нее:
– Не лги мне. Доказательство твоей лжи – вот оно. – Он швырнул салфетку в таз с водой.
Изабел отвела взгляд:
– Эдмунд – мой сын во всех смыслах этого слова.
– Не хочу тебе напоминать, но в последний раз, когда девственница родила сына, над Вифлеемом зажглась новая звезда. – Голос Маркуса сделался строже. – Скажи мне правду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98