Женевьеву Буланже уже постигла та же судьба, что и Луизу Ферле, и Тонтон Йери. Теперь Роджер несколько вечеров в неделю проводил с привлекательной молодой женщиной по имени Рен Тренке, но с этого момента решил больше с ней не видеться. Он не мог вынести мысли о том, что любая другая девушка коснется руки, которой касалась Атенаис. С этих пор он должен беречь эту руку, словно святыню.
В следующие два воскресенья Роджер повторил тот же ритуал со своей дамой сердца в церкви Сен-Мелен, но он боялся, что если предпримет дальнейшие шаги, то лишится приобретенной привилегии. Однако, отказавшись ради мечтаний об Атенаис от танцев, которым он привык посвящать два-три вечера в неделю, Роджер стал чувствовать, что время тянется невыносимо медленно.
Однажды вечером, дабы развеять скуку, Роджер взялся чистить свою шпагу. Миновало больше года с тех пор, как он фехтовал в последний раз, пришло вдруг ему в голову, а всю жизнь оставаться клерком. Роджер отнюдь не собирался. Если он хочет стать первоклассным фехтовальщиком, то сейчас самое время попрактиковаться.
Наведя справки, Роджер узнал адрес учителя фехтования – некоего месье Сен-Поля, бывшего мушкетера его величества. Академия месье Сен-Поля в основном предназначалась для местных аристократов, но что касается упражнений со шпагой, в этом они не придерживались классовых предубеждений. Академию посещали многие старые солдаты, и всякий умеющий обращаться с рапирой или саблей был там желанным гостем. Во время первого визита Роджеру удалось пофехтовать с самим месье Сен-Полем – шустрым жилистым коротышкой, и тот, выразив свое удовлетворение навыками молодого человека, позволил ему посещать академию за плату по франку в каждый вечер.
В декабре император Иосиф выступил в направлении Голландии с пятидесятитысячной армией, поэтому, к огорчению миролюбивых жителей Рена, все увольнения из французской армии с 1 января отменялись. Но Роджер был слишком поглощен мыслями о еженедельных встречах с Атенаис, чтобы ломать себе голову, не находится ли Европа на грани военного пожара.
С приближением Рождества Роджер стал подумывать о том, чтобы послать Атенаис подарок, но не мог изобрести ничего, что было бы ему по средствам и одновременно достойно предмета его обожания. По зрелом размышлении он решил отказаться от этой идеи, сочтя ее неудачной. Несомненно, мадам Мари-Анже рассматривала его приношения Атенаис святой воды по воскресеньям как безобидную вежливость, внушенную признательностью, но, если он пришлет подарок, дуэнья может догадаться, что чувства молодого человека к ее подопечной куда более нежны, и станет относиться к нему так же, как граф Люсьен. И все же Роджеру казалось, что он должен во время рождественских праздников как-то выразить свои чувства к Атенаис.
Вдохновение подсказало ему написать стихи, так как вложить сложенную бумажку в руку девушки незаметно для мадам Мари-Анже в ближайшее к Рождеству воскресенье не составит особого труда.
Роджер имел несомненный талант выражать мысли на бумаге, а необходимость прибегнуть к французскому языку не была для него препятствием, так как, проведя во Франции семнадцать месяцев и не произнеся за это время ни единого английского слова, он даже думать стал по-французски, но ему недоставало поэтического дарования. Результат его упорных трудов вызвал бы презрительную усмешку любого мало-мальски серьезного критика. Тем не менее творение никак нельзя было упрекнуть в недостатке чувств, и Роджер, не будучи критиком, очень им гордился.
Роджеру удалось, не привлекая внимания мадам Мари-Анже, сунуть листок со стихотворением в руку Атенаис, и он с величайшим нетерпением ждал следующего воскресенья в надежде, что девушка вознаградит его усилия признанием достоинств их результата. Увы, его постигло разочарование, но, так как Атенаис вновь любезно ему улыбнулась, Роджер понял, что она, по крайней мере, не оскорблена. Окрыленный, он приступил к работе над новым, более длинным опусом, и, хотя корреспонденция оставалась односторонней, с тех пор стал писать для Атенаис по одному стихотворению в неделю.
Зима 1784/85 года выдалась мягкой, и лед на реке бы не настолько прочным, чтобы кататься на коньках, так что Роджер видел свою возлюбленную только в церкви да иногда в карете, но ни разу Атенаис не сопровождал тот молодой человек, который толкал ее санки по льду прошлой зимой, поэтому у Роджера не было поводов для ревности.
К февралю были мобилизованы две французские армии – одна во Фландрии, другая на Рейне, – и теперь война казалась неминуемой. Но Роджер по-прежнему мало внимания уделял подобным новостям, так как был поглощен еженедельным сочинением стихотворений для Атенаис.
Но вот наступила весна, и в середине апреля произошло событие, перечеркнувшее все ожидания Роджера. Как всегда под конец мессы, он держал в руке очередное стихотворение, и когда собирался передать его Атенаис, она уронила служебник и наклонилась, чтобы поднять его. Роджер поспешил прийти ей на помощь. Воспользовавшись этим, Атенаис протянула обе руки, одной взяла очередное стихотворение, а другой вложила в ладонь Роджера записку, свернутую треугольником. Подобрав книгу, девушка с улыбкой кивнула Роджеру и направилась к выходу.
Дрожа от радости и неуемного желания прочитать первое послание возлюбленной, Роджер поспешил в боковую часовню и, развернув клочок бумаги, пробежал глазами несколько малограмотных строчек, написанных корявым почерком, более походившим на плод усилий девятилетнего ребенка, чем на письмо почти шестнадцатилетней девушки:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180