За два месяца до встречи он предлагал в послании дислоцировать британскую и русскую бригады вокруг Тегерана, не ставя в известность иранское правительство: «Будем иметь эффективную ширму от неприятных людей, которым мы не так нравимся, как должны были бы нравиться».
Усмехаясь над повышенной тревогой Черчилля, Сталин ответил, что для обеспечения безопасности достаточно каждому взять с собой солидную полицейскую охрану.
Теперь, когда дело на конференции не ладилось, Сталин с особенным презрением называл про себя Черчилля трусом. Он знал, чего ищет этот политик с напряженным взглядом выпуклых серых глаз, шумно и аппетитно втягивая воздух длинными ноздрями мясистого носа. «Но чего бы Черчилль ни искал, уцелеет только Англия, империя развалится.
На свете хоть башней железною стой, Сотрет тебя небо всесильной рукой* > * Ф и р д о у с и . «Шах-Намэ».
Царствуют времена, а не цари, господин премьер-министр», – думал Сталин.
Все лето шли переговоры о встрече союзников.
Сталин не хотел ехать ни в Скапа-Флоу, ни в Фербенкс. Президент и премьер должны считаться с обстановкой на советско-германском фронте. Свыше пятисот дивизий с обеих сторон бьются при единственном выборе: победа или смерть. Он не мог без ущерба для военных операций уехать от фронта дальше Астрахани или Архангельска.
После долгих переговоров он предложил союзникам встретиться в Тегеране.
Упрямо отстаивая свои стратегические планы наступления через Балканы и Альпы, Черчилль более чем когда-либо подвергал испытанию терпение Сталина. Угроза разрыва военного союза усиливалась с каждым часом. Чувствуя отвращение к уверткам Черчилля, Сталин не хотел принимать его шутки.
– У меня есть основание требовать кое-какие предпочтения. Я стою на первом месте по возрасту и по алфавиту – английскому. Во-вторых, из наших трех правительств я представляю самое древнее («правительство без будущего», – подумал Сталин). И к тому же, в-третьих, завтра мой день рождения. Я настаиваю на одном: должен устроить обед.
Черчилль с наклоном, как по палубе корабля, тяжело ходил по залу и, исполняя предписание врачей бороться о полнотой, нагибался до самого пола, аккуратными кучечками стряхивал пепел с сигары. За обедом, отвечая на комплимент его могучему здоровью, Черчилль сказал, что он за всю свою жизнь только два раза позавтракал не вовремя. В просторном френче с поясом по отросшему животу, сэр Уинстон сидел в широком мягком кресле, зажав скрещенными ногами свою палку, с которой не расставался много лет. Лобастое волевое лицо с двойным подбородком туго лоснилось желтоватым жиром, большие глаза хмельно поблескивали.
«Нашел чем хвастать: ел вовремя!» – улыбнулся Сталин. Сам он, непривередливый к пище, ел мало, лишь бы сыту быть. Да, Черчилль живет размеренно. И все же был единственный случай, когда Черчилль не спал до глубокой ночи в своем кабинете в подземелье, поглядывая одним глазом вожделенно на кровать, другим с охотничьей настороженностью на зеленый стол, на котором дремали пока черепахами телефоны, готовые каждую минуту дребезжа выбросить из недр человеческого вулкана взрывную волну новых потрясений. На исходе второго часа по Гринвичу доплеснулось сюда полыхнувшее вторжение Гитлера в Россию, жаром облегчения окатило каждую нервную клетку Черчилля. В шесть часов открыл он заседание военного кабинета совета министров.
Сейчас, этой глубокой ночью, когда Черчилль был в такой непосредственной близости, в своем посольстве, Сталин особенно глубоко чувствовал, сколь непримиримо было их прошлое и еще более враждебно будущее. И он продолжал внутренний спор с Черчиллем, сопоставляя свою жизнь с его жизнью.
Дочь богатого владельца американской газеты «Нью-Йорк таймс» родила Уинстона Леонарда Спенсера от Рандольфа, потомка старинного рода герцогов Мальборо. Матерью же Иосифа была Екатерина Георгиевна, дочь крепостного крестьянина, а отцом – сапожник Виссарион Иванович Джугашвили.
В 1911 году министр внутренних дел Черчилль поднял на ноги полутысячу полисменов и роту солдат при орудиях для поиска двух анархистов. «Темперамент! Ничего не скажешь».
В то же время он, Сталин, под кличкой Коба, бежал из Вологодской ссылки в Петербург и в один из холодных, мрачных вечеров, подняв воротник пальто, умчался на лихаче от шпика. И когда шпик стал настигать его, а лихач предательски попридерживать рысака, Сталин сжал в комок свое жилистое тело, перекатился через спинку саней на бешеной скорости, забился в сугроб. Меж тусклых фонарей Выборгской стороны пролетел шпик с опухшим от мороза лицом, догоняя на вороном пустые сани.
В своем имении пять лет Уинстон писал многотомную историю своего предка герцога Мальборо, а для него, Иосифа, эти годы, 1933–1938-й, были до изнеможения трудными: никогда еще не заботила так тяжело роль великого руководителя, но таким хотели видеть его, и он старался и был таким, потому что революция не признала бы своим вождем посредственную личность. «Во всех предшествующих революциях овладевшие властью сословия, пугаясь народа, выдвигали гробовщиками великого дела или палачей, или общественных шутов. В нашей же революции, где победил народ, исключена возможность, чтобы в гнездовьях орлов выводились воробьи, пусть самого обманчиво-красного оперения», – думал Сталин.
Струя фонтана плескалась хрустально.
У жемчужного фонтана Дремлет Тегеран…
С юношеских лет сроднился сердцем Сталин с гордым, мятежным и таинственным духом Лермонтова…
«Вам, господа хорошие, Балканы полюбились? А на Казбек вас не тянет?» – мысленно спросил Сталин Черчилля и Рузвельта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134