Он с волнением смотрел на свою мать. Невозможно было поверить, что она приближается к шестидесяти годам. Эта женщина сохраняла необыкновенную грациозность. Киёмори понял, что именно секрет ее обаяния привлек к ней однажды императора, а потом заставил Тадамори прощать жене измены и капризы. Киёмори прислушивался к ее милому щебету:
— Как хорошо, что вы решили побывать у нас! Жаль, что вы приняли обет воздержания. Но вам нужно провести в Эгути две-три ночи на обратном пути и удостоить нас своим присутствием. Зимой в Эгути скучно, нас посещает мало выдающихся гостей.
В свободной, непринужденной беседе она, казалось, забыла, что является матерью четырех взрослых сыновей. В ней отсутствовала материнская нежность, побуждающая радоваться тому, что сыновья стали мужчинами. Казалось, она забыла даже Тадамори. Казалось, стерла воспоминания о прошлом так же легко и небрежно, как удаляла косметику со своего лица, которой все еще пользовалась.
Самая счастливая женщина, подумал Киёмори. Он начал чувствовать себя свободнее. Едва ли он имел право сердиться на нее: эта женщина рождена быть девой веселья. Природа сделала ее такой, какова она есть. Вины самой матери в этом не было. Киёмори испытывал радость и облегчение от того, что решил встретиться с ней, потому что больше не чувствовал к ней неприязни. Она не заслуживала упреков, потому что не имела иного предназначения, кроме как стать девой веселья. Киёмори следил за выражением лица и движениями матери — в них отражалась жизнь, к которой она привыкла и которой наслаждалась. Выходило, что он многие годы напрасно изводил себя, желая, чтобы она была другой.
— Матушка! То есть уважаемая хозяйка, не найдется ли здесь немного сакэ для оживления разговора? Мне вовсе не обязательно воздерживаться от него. Так есть ли немного или много сакэ?
Она мило улыбнулась.
— Сакэ? Его не так трудно достать. Эй! — позвала она служанку и хлопнула в ладоши. Показалась девушка, и мать шепотом отдала ей указания. Вскоре появились три девы веселья со светильниками в руках. В комнате стало светлее. Были поданы сакэ и еда.
— Уважаемая хозяйка, это все развлечения, которые вы предлагаете?
— Имеется много других развлечений.
— Раз мы здесь, то не мешало бы с ними познакомиться. Цунэмори!
— Да?
— Ты уже ездил сюда развлекаться?
— Я? Никогда.
Настроение Цунэмори, казалось, испортилось. Он чувствовал себя одиноким и лишним, когда наблюдал за общением Киёмори с матерью.
— Это ведь увеселительное заведение. Госпожа — наша хозяйка. Прочь унылое настроение!
Киёмори вновь наполнил свою чашечку сакэ и предложил брату последовать его примеру.
— Давай, ты тоже должен выпить.
— Я буду пить на обратном пути из Кумано.
— Ты боишься выпить с братом, нарушившим обет воздержания? — рассмеялся Киёмори. — Не робей, Цунэмори, беспокоиться не о чем. Я выпью в память о нашем отце, прежде чем мы продолжим путь в Кумано.
— Но почему?
— Ты не понимаешь почему? Неужели ты не понял, что на смертном одре он желал нам счастья? Именно поэтому я пью сейчас — его душа не должна быть потревожена. Уверен, что божество гробницы Кумано сочтет это как выполнение сыновнего долга и не станет проклинать тебя, Цунэмори. Давай пить и веселиться.
Едва Киёмори кончил говорить, как комната стала заполняться девами веселья в разноцветных кимоно. Их оказалось более десяти, одна прекраснее другой. Киёмори коснулся губами большой чаши и передал ее одной из дев веселья. Затем грациозные создания попробовали сакэ из чаши по очереди.
— Господин Харимы в прекрасном настроении, — щебетали девушки.
Последовал взрыв веселого смеха и оживления. Киёмори, раскрасневшийся от сакэ, все больше терял голову от аромата косметики и искусно уложенных причесок девушек.
— Барабаны! Бейте в барабаны! Танцуйте! — крикнул Киёмори хриплым голосом.
— Господин Харимы приказывает нам танцевать. Давайте петь и танцевать!
Послышались возбужденные голоса, легкий шелест длинных рукавов и подолов, свидетельствующий о подготовке девушек к танцам. Были удалены ширмы, отодвинуты раздвижные двери, и две комнаты превратились в одно просторное помещение. Принесли кото, на подставках установили большие барабаны, извлекли флейты из шелковых футляров.
Дева веселья с высокой прической и изящным позолоченным мечом на боку плавно скользила из помещения для женщин по проходу, ведущему к месту веселья. Она держала в руке веер, который парил и вращался над ней в согласии с ритмом популярной мелодии. Ее гибкие ножки, покачивающиеся бедра, округлости плеч сливались с музыкой воедино. Киёмори отодвинул чашу и стал глядеть на двигающуюся фигуру девы веселья, не воспринимая красоты танца. Его глаза пытливо всматривались в лицо девушки, покрытое толстым слоем пудры и укрытое газовой накидкой, расшитой золотистыми нитями. Внезапно его охватило беспокойство, он стал нервно ерзать на своем месте. Глаза девы веселья ни на мгновение не отвлекались от танца, между тем каждая черточка лица Киёмори выражала нетерпение. Весьма утомительный танец! Прочь барабаны и флейты! Поскорее кончилось бы все это, чтобы он смог поговорить с девой веселья наедине!
Танец подошел к концу. Внезапно умолкла музыка. Когда дева веселья низко склонилась в почтительном приветствии сановному гостю, другие девушки окружили Киёмори, чтобы вновь наполнить сакэ его чашечку.
— Не мешайте! Прочь с моего пути! Приведите ко мне эту деву веселья! — выпалил Киёмори, нетерпеливо расталкивая девушек и размахивая чашечкой. Но дева уже покинула комнату быстрой семенящей походкой и, пройдя через проход, скрылась в помещении для женщин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188