Поезда ходили очень редко, никакого расписания не было. Кому хотелось ехать, приходил и ждал – авось удастся вскарабкаться на буфер!Как-то непривычно было видеть, что нигде нет Красных караулов и нет полицейских. И, пожалуй, только мы вдвоем и представляли «вооруженную власть»: в карманах у нас были пистолеты и нашлось бы штук шесть патронов.Железнодорожный служащий, к которому мы обратились, сообщил: «Хедьешхаломинский особый поезд ушел в семь пятьдесят». Он говорил вежливо, с некоторым сочувствием и сожалением. А его сослуживец, сидевший в той же комнате, подмигнул нам, не преминув заметить:– Что, отстали? Нехорошо. Как я погляжу, не сладкие времена наступают теперь для «товарищей».Мы не стали спорить с ним, ушли. Ноги сами понесли нас по улице Фиуме, к заводам МАВАГа и Ганца. МАВАГ и Ганц – крупнейшие в Венгрии заводы транспортного машиностроения.

Я знал: в городе должны были остаться для подпольной работы Отто Корвин, Шаллаи и другие товарищи. Их надо разыскать. Разыскать? Где? В этом огромном городе? Вывески-то у них нет…И вдруг меня словно кольнуло: ведь едва ли больше двенадцати часов прошло с того времени, когда я еще мог войти в здание Народного комиссариата внутренних дел и увидеть на дверях табличку с именем Корвина. Как все это уже далеко!Издевательское замечание железнодорожника заставило нас насторожиться, тем более что мой друг слышал уже, будто Антанта требует выдачи руководителей Коммунистической партии. Разумеется, новое правительство охотно выполнит, даже перевыполнит это требование… Карой Пейер, новый министр внутренних дел, уже начал собирать старую «королевскую» полицию. Не пройдет и нескольких часов, как они нападут на наш след, а еще некоторое время спустя здесь, на уютной старой площади Орци, у самого МАВАГа, мы будем ступать по земле, уже занятой врагами.Мы вспоминали товарищей, еще вчера работавших на тех или иных постах в органах пролетарской диктатуры. Если бы найти тех, кто остался! До них наверняка скоро дойдут вести от организующейся заново партии. Через них мы сможем связаться с Корвиным и другими.Ругали же мы себя!Ведь мы уже давно и настойчиво говорили, что надо вновь организовать Коммунистическую партию. Не дело, что мы просто влились в социал-демократическую партию. Как же это можно было назвать иначе? Ведь их было гораздо больше, чем нас, коммунистов, а мы даже не выяснили общих принципов руководства, не выяснили, кто и кому должен подчиняться. Внутри партии продолжались споры. Распоряжения народных комиссариатов и даже нижестоящих органов часто противоречили друг другу. Сколько раз говорили мы, что нельзя растворять партию в нереволюционной массе! А нас называли леваками…А кроме того, нам надо было выработать единый план действий на случай поражения – ведь на войне всякое бывает. Особенно в такой войне, какую мы тогда вели… Сейчас остается только локти кусать, но ничего не поделаешь!Мы проголодались, ибо не только не завтракали сегодня, но и не ужинали вчера. Мы вошли в магазин, попросили хлеба и конской колбасы. Продавец упаковал все, но, когда мы стали расплачиваться с ним, он развернул пакет и снова положил продукты на полку.– Давайте «синие» деньги!– У нас нет!– Тогда нет и товара!Мы стали объяснять ему, что мы служащие и получили жалованье «белыми» деньгами. Что же нам делать, подыхать, что ли? Он только пожал плечами и показал, на что идут «белые» деньги: на прилавке лежала куча кредиток, на их чистой стороне он производил подсчеты.Мы направились к Кишпешту, зайдя по пути еще в несколько магазинов. Кое-где нам отвечали грубо, кое-где вежливее, но «белых» денег никто брать не хотел. Когда во второй половине дня мы возвращались обратно и в районе Валерии сели в трамвай и предложили кондуктору «белые» деньги, то даже кондуктор отказался их взять и попросту грубо высадил нас из трамвая.Это были деньги бедной страны, за ними стояло не золото, а только труд пролетариев и крестьян. Спекулянты и базарные торговки еще во время диктатуры охотнее брали «синие» деньги. Сколько раз приходилось грозить им красным патрулем, сколько раз приходилось их штрафовать!«Белые» деньги были бумажными – только власть пролетариата придавала им кредитоспособность.А пролетарская власть рухнула.В карманах у нас лежало месячное жалованье, а мы голодали. Зайдя к вечеру в Народный парк, мы швырнули наши деньги в кусты. Кредитки были одной и той же серии, свеженькие, прямо из типографии, и, если бы их обнаружили у нас, сразу узнали бы, что мы были служащими советской республики.И все-таки уличная толпа не казалась нам враждебной. По улицам взад и вперед шли оглушенные всем происходящим люди. Да, много пришлось им пережить за шесть лет… Однажды в детстве я видел страшный немой фильм (тогда еще не было звукового кино). В фильме рассказывалось о враче, создавшем человека без мозга. Это была одна из тех кошмарных картин, после просмотра которых неделю плохо спишь. Вот именно такими, лишенными мозга, казались люди, ходившие по улицам.Мы заговаривали с тем, с другим, с кондукторами, с торговцами, по привычке называя их «товарищами». Иные отзывались, другие доброжелательно предостерегали нас, кое-кто грубо обрывал, но без особого запала. Все как будто боялись, и никто не знал, как держаться. И только на одном сходились они все решительно (вернее, торговцы, к которым мы обращались): на нежелании брать «белые» деньги.Кишпештских друзей мы не застали. Один ушел в Красную армию во время последней мобилизации, и кто знает, где он теперь. Другого не оказалось дома, а может быть, он велел жене всем говорить, что его нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98