Самый младший, еще в коротенькой рубашонке, ползал на четвереньках на каменном полу кухни, показывая кругленький задок; остальные по виду были уже школьниками. Женщина сразу меня узнала – а как же ей было не узнать, ведь она когда-то играла Илушку в «Витязе Яноше». Она удивилась, всплеснула руками, помянула Иисуса-Марию, и сразу нашлась. Ребятишек быстро отправила в комнату и заперла дверь кухни. Закрыла окно. Пусть соседи думают, что дома никого нет. Она уже ломала голову над тем, у кого бы и что занять нам на обед. Мы предупредили ее действия, достав из узелка сало, хлеб, мамалыгу и кусок жареного мяса, единственный, который остался. Мне показалось, что у нее, бедняжки, при виде стольких яств потекли слюнки. Так оно в действительности и было: ее соблазняла наша еда, но брать она ни за что не хотела. От гостей!..Мы попросили таз с водой и бритву Яни.Она достала еще и утюг, чтобы мы могли выгладить брюки, наскребла из печи угля. Потом дала тряпку для обуви, расческу – словом, все, что надо; сама ушла к детям в комнату и оставила нас одних.Мы только закончили свой туалет, когда за стеклом кухонной двери появилось чье-то широкое плечо. Казалось, глаза мне застлали слезы – по походке я узнал хромого дядюшку Дюри, моего дорогого старого друга!Дюри был заместителем главного доверенного на оружейном заводе. Мы стояли с ним рядом, когда против нас послали боснийцев, вместе сражались и под Капуваром.Мы не сводили друг с друга глаз, и я видел, что большой, неуклюжий старик глотает слезы. Сначала он не мог произнести ни слова.– Ты здесь? – выговорил он наконец и несколько раз повторил этот нелогичный вопрос.Но ко мне уже подходил, протягивая руку, пришедший с ним мой старый приятель с оружейного завода. Теперь они оба работали на вагоностроительном: дядюшка Дюри – доверенным завода, Лори Вучич, мастер, – доверенным механического цеха.– Вы готовы? – спросил наконец, преодолев волнение, дядя Дюри. – Тогда пошли.Милый старый, ворчливый медведь! И ты, дружище, Лори! Неужто я здесь с вами, могу ли я верить своим глазам? Какие они веселые, сильные и спокойные! Словно бы мы, их товарищи, гонимые, присужденные к смерти, не просим у них убежища, как у последних солдат побежденного лагеря.Услышав слова старика, в дверь кухни выглянула хозяйка.– Уже уходите?– А вы как думаете, мы оставим их вам? – съязвил дядя Дюри. – Одного мужа вам мало?– Куда мы пойдем? – обратился я к нему, когда мы вышли на улицу.– Куда? В партию!– В партию? В какую партию?Он пожал плечами.– В социал-демократическую партию, другой сейчас нет…Я остановился среди дороги. Старик сошел с ума?– В социал-демократическую партию?– Да.– Но ведь… – вскрикнул я. – Как это пришло тебе в голову? Они же сразу сообщат в полицию. Разве ты не понимаешь, что мы…– Положись на меня! – снисходительно улыбнулся он. – Тот, к кому я веду, не сообщит, не бойся!Я ничего не мог понять, но был убежден, что старик в конце концов желает мне добра и знает, как поступить.Мы пошли дальше, слегка взволнованные. Дядюшка Дюри между тем рассказывал, что Яни тоже хотелось непременно пойти с нами. Но он, старик, не разрешил.– Он сегодня опоздал, а потом бы снова ушел… Стоит им только пронюхать, сразу станут искать у него!Объяснил дядюшка Дюри и то, почему пришел не один. Разделившись на две пары, легче пройти по улице. Если что-нибудь все-таки да случится, он, официальный житель Дьёра, может предъявить документы, тогда уж не так подозрителен и тот, кто идет с ним.В Дьёре социал-демократы занимали довольно приличное помещение в двухэтажном доме, на первом этаже которого расположились магазины и склады. Из тесного конторского помещения дверь открывалась к секретарю, и, как только она открылась, мое беспокойство мо. ментально исчезло.За секретарским столом сидел товарищ Ваги. Я помнил его еще со времен пролетарской диктатуры. Я знал, что он честный человек. Тот самый Ваги, который спустя несколько лет стал одним из основателей Венгерской социалистической рабочей партии. Увидев нас, он не выразил ни радости, ни недовольства; он сразу понял, в чем дело и что надо предпринять.Ваги выслал из комнаты дядюшку Дюри и Вучича; даже они не должны быть свидетелями нашего разговора.– Вот что, – обратился он ко мне, когда мы остались одни, – сегодня суббота, и того, к кому я могу вас послать, вы не найдете до понедельника. Другому доверить я вас не хочу… Но это не беда! Можете спокойно оставаться в Доме металлистов. Даже кровати там найдутся. Я попрошу передать коменданту. Ты ведь знаешь его, маленького Гутмана! В понедельник утренним поездом вы поедете в Сомбатхей. Там есть товарищ, он уже многим помог переправиться; отвезете ему письмо. Все в порядке?– А до понедельника мы будем шататься здесь?– А что, они уже напали на ваш след?– Нет… не думаю… Скорее всего, они ищут нас на дунайской границе. Ведь мы до сих пор пытались пробиться к Чехословакии.– Так… Два дня вас проищут, а новый след не найдут, здесь вы будете сидеть тихо… им надоест, они решат, что вы уже на той стороне. А в понедельник утром там, где подозревать будут меньше всего, перебежите… Как твое мнение?Я должен был согласиться с Ваги.Тогда он встал и крикнул:– Шарика, войдите, я продиктую письмо… Заложите, пожалуйста, в машинку официальный бланк и копирку.Я ахнул:– С копиркой?Но Ваги лишь подмигнул, – положись, мол, на меня:– Да, с копиркой. – И стал диктовать: – «Йожеф Вурм, Сомбатхей, улица Руми, восемь. Дорогой Йошка! Податели сего письма – коллеги из Будапешта, Шандор Варна и Густав Сечи. – Он, не запнувшись, назвал вымышленные имена. – Они потеряли работу во время больших мартовских увольнений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98