– Давай отойдем в сторонку, пусть она пройдет!Мы перескочили через узкий, поросший травой овраг и стали за деревьями. Лес был кустистый, густолиственный, дубовый, но, когда мы удалились от Шопрона и приблизились к Бреннбергу, в нем все чаще стали появляться высокие сосны.Едва мы укрылись под ветвями стоящего с краю дуба, как мимо нас промчался знакомый караван. Две большие открытые офицерские машины и позади – мотоцикл с коляской. В передней машине рядом с шофером я увидел Тамаша Покола. Он как раз смотрел в нашу сторону; быть может, он раньше видел, как мы свернули с дороги? Мне показалось, что взгляды наши на секунду встретились. И словно бы в его глазах вспыхнул огонек…Как видно, у Тамаша Покола было то, что называют «шестым чувством» сыщика. Этого «шестого чувства» у него было гораздо больше, чем у шпиков, участвующих в розыске, и еще больше, чем у подполковника. Безусловно его подхлестывала личная заинтересованность, потому что, как мне помнится на основании наших нескольких встреч, он не был особенно умным человеком…Жандармы устали, и у них медленно созревала мысль, что заработанные несколько крон и весьма слабая надежда на награду, назначенную за поимку беглецов, вряд ли перетянут чашу весов, когда другую их половину оттягивает масса неудобств и стыд многократных неудач. Теперь их несла вперед лишь привычка; служаку Покола заботило одно: сделать все возможное, согласно предписанию, и, если его привлекут к ответственности, чтоб нельзя было доказать, что он нарушил долг.Подполковник решил, что сегодня последний день, который он тратит на это дело. Он объедет границу от Сомбатхея до Хедьешхалома и даст повсюду необходимые указания. Во второй половине дня он пожалуется на плохое самочувствие. В Хедьешхаломе покажется врачу пограничной заставы. А когда бывало, чтобы врач – старший лейтенант осмеливался сказать подполковнику, если тот жаловался на боль в желудке и колотье в сердце, «Tauglich». Годен (нем.).

И ночью он уедет домой, в Будапешт. Поедет в спальном вагоне первого класса. И пусть лопнет от злости это чучело, это исчадие ада! Пусть остается, он отдаст ему своих людей; пусть ходит, пока не сотрет себе пятки.И тут он почувствовал, как несправедливо обошлось с ним министерство внутренних дел. Два коммуниста бежали из вацской тюрьмы! Ну и что? Стерегли бы их получше господа из министерства юстиции! А теперь он должен гоняться за ними, глотать пыль в ветхой открытой машине!.. И так всегда: жандарм и полицейский – собаки у государства. Да и вообще, разве не инспектор Тамаш Покол получил особую доверенность? А он все портит, все перечеркивает, что задумал опытный человек, который выше его по чину. Так пусть это будет на его совести…Награда? О ней он теперь не думал. Как? Неужели он, настоящий барин, станет гоняться за несколькими дрянными тысячами?…Тут он вспомнил, что тот самый партнер по карточной игре хотел устроить своего сына в министерство внутренних дел. Бездарный щенок – в двадцать лет уже успел подделать вексель: что ж, он подает прекрасные надежды! Для министерства внутренних дел это сойдет! Почему бы не попросить у них десять тысяч? Там деньги есть, папа зарабатывает достаточно. У него доллары, франки и другая валюта; что ему десять тысяч крон!.. А другой, еврей, директор банка, должен, так сказать, быть ему благодарен за жизнь! Разумеется, они дадут ему деньги под балатонскую виллу, и как еще дадут!.. Нет, он не нуждается в том, чтобы целыми днями бегать за этим сопляком «особо доверенным», – ведь он болен. Болен!..В Кёсеге он вызвал к себе начальников полиции и жандармерии и командира пограничной заставы. Он начал с того, что обругал их за опоздание. Он приказал выстроить весь личный состав во дворе жандармской казармы и произвел смотр. Всех ругал, ко всем придирался; если бы Тамаш Покол не уговорил его уйти, он произвел бы смотры у полицейских, у пограничников и, может быть, у пожарников.В Шопроне он начал с того, что заказал в ресторане завтрак и пригласил всех начальников местных вооруженных сил. Привезенные им из Будапешта или еще откуда-то трескучие слова и патриотическое вдохновение текли из него рекой; как видно, он и здесь собирался произвести смотр!.. Тамаш Покол не выдержал и, проглотив несколько кусков, выскочил из-за стола; он попросил разрешения уйти вместе с выполняющим задание «караульным офицером» и руководителем местной корпорации сыщиков. У него появилось ощущение, что подполковник хочет его обозлить, поиграть на его нервах…И он на свой страх и риск отправился в город.Секретарь министра, с которым он утром беседовал по телефону, не скрывал, что его высокоблагородие разочарован неудачей в Дьёре. Кроме того, Покол разговаривал со своим близким другом из министерства внутренних дел, и то, что он от него узнал, нисколько не способствовало улучшению его настроения. В субботу государственный секретарь заявил, что «было ошибкой поручить это столь деликатное дело человеку, чья роль в период коммуны еще недостаточно выяснена».Еще недостаточно выяснена?Значит, начались интриги…Назначили нового руководителя будапештской политической группы – это был тот самый главный инспектор, который несколько месяцев назад в офицерском клубе позволил себе малоприятный каламбур: «Нельзя ли этого Покола отправить в его семейное владение, от которого он получил имя?»Он узнал также, что начальник тюрьмы подал в отставку, но ее не приняли. Зато отца Шимона за «пробуждение религиозных сомнений» и за разложение дисциплины отправили в Марианостар. Караульного начальника суд освободил…Те, кто остался там, наверху, все вывернулись, все дешево отделались.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98