Мы съели сахарной ваты — один на двоих большой розовый ком, — пока она вела меня к неуклюжему двухэтажному дощатому строению.— Не могу поверить, — сказал я.— Чему?— Тому, что нет насекомых. Ни мошек, ни москитов, ничего.Она пожала плечами.— Они исчезли, когда осушили болото.— Какое болото?— Где сейчас Вайкики.— На месте Вайкики было болото?Она кивнула.— Если вам нужны насекомые, пройдите вниз по каналу Ала-Ваи.— Да нет, мне и так хорошо...— Много лет назад осушили Вайкики, чтобы получить землю под сахарный тростник. Исчезли болотца и пруды, маленькие фермеры и рыболовы. Пляжи и туризм появились по счастливой случайности.— Как и исчезли насекомые.Она кивнула.— Змей на Гавайях тоже нет. Даже дальше по Ала-Ваи.— Они тоже ушли отсюда?— Нет. Их никогда здесь не было.Я усмехнулся.— Не было змей в раю? В это трудно поверить.Она изогнула бровь.— Только в человеческом обличий. Они повсюду.Она была права. Здание, к которому мы шли, сотрясалось от музыки и возни юной поросли. Чем ближе мы подходили, тем слышнее становилась исполняемая настоящим американским джаз-бандом мелодия «Чарли, мой мальчик», разбавляемая гитарными переборами, чтобы придать ей хотя бы видимость гавайского стиля. Желтые, белые и коричневые подростки болтались перед входом и бегали вдоль дощатого сооружения, прикладывались к фляжкам со спиртным, курили и целовались. В своем костюме и при галстуке я определенно был здесь самым одетым — ребята щеголяли в шелковых рубашках и синих джинсах, а девочки — в хлопчатобумажных свитерках и коротких юбках.Я заплатил при входе — 35 центов, но для пар — за полцены, получил взамен корешки билетов, и, протиснувшись сквозь толпу танцующих, мы отыскали столик на двоих. На открытой эстраде сидел оркестр, который, судя по надписи на барабане, назывался «Счастливый фермер». Музыканты в рубашках кричащих расцветок затянули медленную мелодию «Лунный свет и розы». При виде всех этих пар — там желтый парень с белой девушкой, здесь коричневая девушка с белым парнем, — слившихся в потных объятиях под вращающимся зеркальным шаром, который отбрасывал красные, синие и зеленые огоньки, член ку-клукс-клана получил бы разрыв сердца.— Хотите кока-колы? — спросил я. Она воодушевленно закивала.Я пошел к бару, который торговал безалкогольными напитками и кое-какими закусками, взял две холодные, запотевшие бутылки коки и пару стаканов и вернулся к своему восточному цветку, который усердно жевал резинку.Усаживаясь, я достал из кармана фляжку с ромом и спросил:— Обойдемся этим?— Конечно, — сказала она, наливая себе кока-колы. — Думаете, что лоси не любят «оке»?«Оке», как предположил я, означало какою-то местную гавайскую выпивку.Я налил ей в кока-колу рому.— Это клуб лосей?Она прилепила резинку к обратной стороне столешницы.— Нет. Но местные братские ордена по очереди устраивают танцы. В ту ночь были орлы.Под «той ночью» она подразумевала ночь, когда напали на Талию Мэсси.— Перед тем, как напасть на Талию, — сказал я, смешивая в своем стакане коку и ром, — насильники пришли потанцевать в это заведение.Она внимательно посмотрела на меня.— Вы действительно так думаете?Я убрал фляжку.— Что вы имеете в виду?— Почему, по-вашему, я пригласила вас сюда?— Из-за моих прекрасных глаз?Она не улыбнулась.— Вы очень жестко обошлись сегодня с миссис Мэсси.— Это моя работа.— Жестко обходиться с ней?Я покачал головой.— Нет, пытаться добиться от нее правды.— Вы думаете, она лжет?— Нет.— Вы думаете, она говорит правду?— Нет.Она нахмурилась.— А что тогда?— Я ничего не думаю... пока. Я только начинаю разбираться в фактах. Я детектив. Вот этим я и занимаюсь.— Вы еще не пришли ни к какому мнению?— Нет. Но кто-то действительно что-то сделал с вашей хозяйкой. Я хочу сказать, что она не сама сломала себе челюсть. И не сама себя изнасиловала.Она обдумала эти слова, потягивая напиток.— Таких преступлений здесь не бывает. Насилие — это не для гавайцев. Они миролюбивая раса. Ручные, как домашние собаки или кошки.— Что ж, только две из этих собак были гавайскими. А японская кошка — только одна.Что-то промелькнуло в ее глазах, как огонек, который тут же погас.— Двое — гавайцы. Тот парень-китаец, он наполовину гаваец. Здесь такое преступление не имеет смысла. Изнасилование.— Почему?— Потому что девушек здесь... — она передернула плечами, — ... не приходится принуждать.— То есть вы хотите сказать, что достаточно купить им кока-колы? Может, еще плеснуть туда немного рому? И дело в шляпе?На это она улыбнулась, чуть-чуть, как если бы я пощекотал ей пятки. Потом, как и огонек в глазах, улыбка исчезла.— Нет, Нат. Не совсем так... это трудно объяснить человеку с материка.— Я понятливый.— До прихода миссионеров это была мирная земля. Даже теперь единственные изнасилования, о которых становится известно — это... как вы называете, когда девушка несовершеннолетняя?— Половая связь с лицом, не достигшим совершеннолетия?Она кивнула.— Молоденькая девушка уступает парню постарше, потом об этом узнают родители или должен появиться ребенок... тогда и говорят об «изнасиловании». Но чтобы цветные мужчины набросились на белую женщину? Здесь такого не бывает.— Всегда что-то бывает в первый раз, — сказал я. — Вы что, хотите сказать, что расы смешиваются не в постели? — Я кивнул в сторону разномастного парада вожделения на танцевальной площадке. — Это что, мираж?— Они смешиваются, — сказала она. — Пляжные мальчики... гавайские мальчики, которые обучают серфингу на гостиничных пляжах... их ученицы — это, как правило, женщины-туристки или одинокие жены моряков... но этот секс... как это называется?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102